Он любовался непринужденными движениями стройного тела, гладкой великолепной женской плотью, нежной линией плеч и бедер, мягко освещенных лампой. Дочь Аргиряди быстро надела ночную рубашку, вынула шпильки из волос, сделала шаг к кровати и исчезла из виду.
Через щель просачивался бледный свет лампы, как отблески прекрасного мимолетного видения.
Амурат сел. Щеки его еще горели. Он думал о войне, о своем доме, об этой девушке, что жила напротив. Тер с досадой лоб, в глубине души прекрасно понимая, что это необъяснимое смятение вызвано одиночеством, мукой от прикосновения к чему-то, чего он был лишен всю свою жизнь.
6
В верхней части сада, позади барака, послышался шум листьев, посыпались камешки.
Борис вскочил, выхватил из-под подушки пистолет и присел на корточки возле окна, откуда лучше всего был виден подход к бараку.
Слышно было, как птицы перелетают с ветки на ветку. Кусты поредели, но, несмотря на это, в глубине сада ничего нельзя было различить.
Раздался короткий свист, после паузы – удар камня о камень.
Это был Тырнев. Борис дважды постучал пальцем по стеклу – условный знак, что понял, но не спрятал пистолета до тех пор, пока среди деревьев не появилась сухопарая фигура владельца постоялого двора. За ним, низко наклоняясь под ветвями деревьев, шел высокий светловолосый человек. Грозев внимательно наблюдал за ним. Когда оба вышли на открытое место и выпрямились, он его узнал.
– Анатолий Александрович! – невольно воскликнул Борис. Рабухин улыбнулся и помахал рукой. Он немного загорел, но в остальном совсем не изменился.
Грозев вышел ему навстречу.
– Откуда вы? – спросил Борис, вводя гостя в тесную комнату барака.
– Издалека, – улыбнулся Рабухин. Повесив пиджак на спинку единственного в бараке стула, он устало опустился на лавку. – И главное, большую часть пути я проделал пешком, – и он взглянул на Грозева своими светлыми, всегда смеющимися глазами.
– До Хасково добрались?…
Тырнев вытащил из полотняного мешочка завернутую в бумагу снедь, молча положил пакет на стол и вышел.
– Добрался, – Рабухин кивнул головой. – Дошел даже до Ивайловграда, но не смог встретиться с людьми из отрядов. Наверное, они в горах. В июле, когда Сулейман-паша перебрасывал свои войска из Дедеагача, они действовали на самой железнодорожной линии, в двух местах перерезали ее, но потом снова ушли в горы.
Борис подошел к деревянной кровати, поправил соломенный тюфяк.
– Если вы устали, – сказал он, – можете отдохнуть…
– Спасибо, – отозвался русский, – я чувствую себя достаточно бодрым. Ваш бай Христо чудесно меня подкрепил.
Грозев вытащил из-под подушки кисет с табаком, вынул из кармана пиджака несколько кусочков папиросной бумаги и все это положил перед русским. Рабухин начал молча скручивать цигарку.
– Будете в этом бараке изгнанником со мной на пару, – Борис лукаво взглянул на своего гостя.
– Лишь бы не дали нам долго скучать… – улыбнулся русский, очищая конец цигарки от табачных крошек.
Оба молча закурили.
– Сейчас необходимо выждать перегруппировку наших сил, удар по Плевену, – продолжал немного погодя русский, – и тогда, по всей вероятности, вновь пробьет час Фракии.
– Нам не хватает исключительно важной вещи, – покачал головой Грозев, – связи, надежной, постоянной связи с фронтом или же организационного центра. Та связь, что мы имели, провалилась. Арест Блыскова и нашего курьера, о чем i рассказал вам Тырнев, раскрытие нашей деятельности ставят нас в еще более неблагоприятные условия. Сейчас для нас представляет трудность даже доступ в город…
Рабухин посмотрел на него долгим взглядом:
– Связь мы наладим…
– Как? – спросил Грозев. – Вы видите, никто из наших людей не может покинуть город…
– Может, вы слышали, – сказал Рабухин, – что после восстания первые сведения о турецких зверствах во Фракии доходили до корреспондентов в Константинополе таинственным путем. В то время я находился там, намереваясь проникнуть в пострадавшие области. Несмотря на все усилия, мне не удалось получить разрешения. Не смог его добиться и князь Церетелев из Одрина. В то же время, однако, в Константинополь поступали подробные описания всех событий. В Европе их публиковали. Я несколько раз беседовал с сотрудниками нашего представительства, но и они не знали, кто посылает эти сведения. Связь с Фракией была полностью прервана. Вне всяких сомнений, сведения прибывали с дипломатической почтой. Ясно было также, что их поставляет опытный человек, которому известно, что русское представительство находится под усиленным наблюдением, и потому он направлял их в другое место.
В течение многих месяцев этот таинственный человек оставался для нас неизвестным. Мы предполагали, что им мог быть австрийский консул или лицо, посланное из Самокова американскими миссионерами, но все это были лишь предположения. Ничего точно нам не было известно. Только нынешней весной, незадолго до объявления войны, когда я ехал через Болгарию и встретился с вами в Пловдиве, мне стало известно, кто этот человек. И знаете, каково было мое изумление, когда я узнал, кто он!
– Вероятно, какой-нибудь корреспондент, – сказал Грозев.
– Нет. Представьте себе, это не корреспондент и не специально подготовленный человек, а совсем обыкновенный мелкий служащий в одном из консульств.
– Здесь, в городе?
– Да, в городе…
– Странно, – поднял брови Борис, – я не знаю, чтобы в здешних консульствах работали болгары.
– Он не болгарин. Насколько мне известно, он хорват.
– Как его фамилия?
– Илич… Служит архивариусом в австрийском консульстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130