Столь стремительное исчезновение иностранцев из города еще больше усугубляло и без того мрачное и подавленное настроение Аргиряди, привыкшего тешить свое самолюбие во встречах с чужеземцами. Вот почему он с таким интересом прислушивался сейчас к разговору, который вели недавно прибывший американский журналист Макгахан, секретарь английского консула в Пловдиве Питер Хейгерт и пришедший попрощаться Теохар Сарафоглу.
Аргиряди очень нравился Дженерариэз Макгахан, хотя они были мало знакомы. Аргиряди знал, что журналист некоторое время жил в Петербурге, что в русской столице у него было много друзей, среди которых особо выделялся нынешний посол России в Константинополе генерал Игнатьев. И только в прошлом году, после разгрома восстания Аргиряди увидел корреспондента «Дейли Ньюз» совсем в ином свете. Его материалы о Батакской резне заставили Аргиряди испытать глубокое волнение. Они всколыхнули в его душе неподозреваемые им самим чувства. Аргиряди никому не сказал об этом, даже прятал газеты, получаемые из конторы братьев Гешевых, будто какой-то документ, касавшийся его лично. Прочитав единожды, он уже не возвращался к этим материалам, но и не нашел в себе силы уничтожить их.
Теперь, слушая беседу троих мужчин, расположившихся в удобных креслах вокруг его стола, он испытывал былое волнение, которое, как ему казалось, давно улеглось.
– Война, – рассуждал Сарафоглу, верный своим принципам оправдывать всякий свершившийся факт, – это последствие безуспешной попытки определенных сил вынудить Турцию к позорному отступлению.
– Война, – спокойно возразил Макгахан, – это результат не способности Турции обеспечить элементарные гражданские права порабощенным ею народам. И если быть точным, война – это по следствие всех «добрых» услуг, которые Европа оказывала Турции на протяжении долгих лет.
Питер Хейгерт, высокий, худой человек с вытянутой, как у ласки головой, вскинул на Макгахана бесцветные глаза:
– Я не совсем понимаю, на что вы намекаете, господин Макгахан.
Корреспондент достал сигару, откусил кончик и прикурил от свечи, поднесенной ему Аргиряди.
– На что я намекаю… – медленно повторил он, выдыхая дым. – Ну, во-первых, на неутомимую деятельность премьера Дизраэли, направленную на укрепление тиранического режима в этой части Европы. Вы отлично это знаете, господин Хейгерт, и всячески способствуете этому.
– Я всего лишь служащий моей страны, – с достоинством произнес секретарь.
– Именно в этом своем качестве, – кивнул Макгахан, – в прошлом году вы побеспокоились о том, чтобы турецким властям стало известно о нашем прибытии в Пловдив. И лишь из-за их восточной медлительности мы успели объехать район восстания раньше, чем были отданы распоряжения не пускать нас.
– Вы говорите с предубеждением ирландца, – желчно засмеялся Хейгерт.
– Нет, я говорю с убежденностью очевидца, – ответил Макгахан, – что в равной степени неприятно как для меня, так и для вас. – И, подавшись немного вперед, он продолжал:
– Это трагедия наших дней, господин Хейгерт. В прошлом каждое государство защищало лишь свои, собственные, интересы. И это было более или менее справедливо. Однако могучие державы создали большую политику, и она подчинила все, в том числе и совесть людей. Хочу, чтобы вы меня поняли правильно. Я говорю о системе. Возможно, безрассудство – это болезнь могущества… Во всяком случае, будет чрезвычайно печально для всего мира, если это станет правилом внешней политики государств.
– Всего лишь в вашем понимании, милостивый государь, – холодно и спокойно возразил секретарь. – У нас свои интересы в этой части света…
– Именно это я и утверждаю, – подхватил Макгахан. – Ведь полому вы и действовали столь хладнокровно. – Он взглянул на англичанина. – А теперь, конечно же, вам не остается ничего другого, кроме как сохранять хладнокровие.
– А я считаю, господин Макгахан, – вмешался Сарафоглу, – что поведение Англии по отношению к оттоманской державе есть пример исполненного долга в международных отношениях.
Журналист перевел взгляд на Сарафоглу и, откинувшись на спинку кресла, медленно произнес:
– Знаете, мне не совсем понятно, почему вы так боитесь независимости вашей страны?
– А я вам поясню, – ответил Сарафоглу, по привычке ощупывая цепочку карманных часов. – Прежде всего хочу, чтобы вы знали, что лично я поддерживал борьбу за независимость болгарской церкви. Господин Аргиряди может это подтвердить. Что же касается политической свободы, тут у меня имеются свои аргументы. Во-первых, страна должна получить политическую свободу без каких-либо сотрясений, путем постепенного введения самоуправления…
– А до тех пор ваш народ могут резать и убивать, сколько им влезет, – кивнул Макгахан.
– Минуточку, – поднял руку Сарафоглу. – Во-вторых, я абсолютно убежден в неспособности малых национальностей развиваться самостоятельно. Знаете, что будет представлять собой турецко-болгарское государство наподобие Австро-Венгерской империи? В-третьих, – Сарафоглу методически загнул третий палец, – в финансовом отношении положение небольших государств весьма плачевно. В-четвертых, ни один порядочный человек в этой стране не согласится, чтобы им правили разные бездельники и негодяи, не вылезающие из бухарестских кабаков…
Макгахан усмехнулся.
– А мне кажется, что самый важный ваш аргумент заключается в следующем: не стоит покидать кресло в Государственном совете, коль уж до него добрался…
Меня не Государственный совет кормит, – ответил Сарафоглу. В голосе его чувствовалось легкое раздражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130