Завтра я вам сообщу и дополнительные данные.
Добрев тоже встал и протянул руку. Борис крепко пожал ее и добавил:
– Завтра в пять часов вечера встретимся у выхода из Безистена в Тахтакале… О своем отъезде никому ни слова…
10
В тот вечер София долго и безутешно плакала. Гости давно разошлись, дом постепенно погружался в тишину. На улице от фонарей легли длинные тени, воздух посвежел.
София разделась и легла. В гостиной часы пробили два раза. Сон не шел. До рассвета она так и не сомкнула глаз, перебирая в уме случившееся вечером.
На следующий день девушка продолжала терзаться, правильно ли она себя вела, спрашивала, как отнесся к этому Грозев, то вдруг решала, что после всего, что произошло, он никогда больше даже не взглянет на нее. И эта мысль казалась ей невыносимо тяжелой и, вместе с тем, приносила облегчение…
Дни тянулись мучительно медленно. Грозев не появлялся. Несколько раз София ходила в контору отца в надежде увидеть его там, но у Аргиряди всегда толпился народ, и она возвращалась домой мрачная и унылая.
Сегодня после обеда, взяв томик стихов Ламартина, она пошла в отцовский кабинет. София твердо решила ни о чем не думать. Равнодушие – вот единственное исцеление для нее. Но когда она, усевшись за письменный стол, раскрыла книгу, вошел Никита и протянул ей конверт. В конверте была записка, под которой стояло его имя…
София распахнула в гостиной окно. После дождя сильно пахли липы. Их запах кружил голову. Девушка взглянула на часы – подходило к семи, и Грозев должен уже появиться. «Если вы не возражаете, я приду к Вам около семи вечера», – писал он в записке, которую София вновь перечитала. Она пыталась отгадать причину неожиданного прихода Грозева. Если бы он хотел встретиться с отцом, то выбрал бы другое время, когда тот возвращается домой, или же встретился бы с ним в конторе.
Тревожное чувство охватило ее еще сильнее, когда она услышала внизу знакомые шаги и хриплый голос Никиты, сообщавший, что барышня у себя наверху. София нарочно выбрала свою комнату – она выходила окнами на восток, и в часы зноя там всегда было прохладно.
– Извините, что я вас беспокою, – сдержанно улыбнулся Грозев, усаживаясь на стул, предложенный Софией. Он пристально посмотрел на Софию – она выглядела осунувшейся, что-то в ее облике изменилось. – Мне очень нужно поговорить с вами, поэтому я попросил столь срочной аудиенции.
Девушка присела на низенькую табуреточку возле дивана. На нее с портрета строго смотрел Аргиряди, запечатленный лет двадцать назад каким-то странствующим итальянским художником.
– Слушаю вас… – молвила тихо девушка.
– Мне бы хотелось объяснить вам все более обстоятельно и спокойно, – начал Грозев, – но у меня нет ни времени, ни возможности. Так что буду с вами прям и откровенен. Прошу вас только не удивляться тому, что я вам скажу. Я все обдумал и считаю, что у меня есть все основания так поступать. – Он умолк. Вынул из кармана сигареты.
– Вы позволите?…
– Разумеется… – София поставила перед ним пепельницу.
Грозев достал сигарету, повертел ее в руках и лишь после этого закурил. Как будто он никак не мог решиться произнести нужные слова.
– Видите ли, – начал он, – мне крайне необходим предмет, который хранится у вас, но вам он абсолютно не нужен. Этот предмет может сослужить исключительно большую службу одному моему другу.
София смотрела на него недоумевая.
– Что вы имеете в виду?
– Я вам объясню, – Грозев сильно затянулся. – Речь идет о паспорте, который забыл у вас ваш итальянский гость.
– Вы хотите получить паспорт Игнасио Ландуззи? – изумленно вымолвила София.
– Да, мадемуазель…
– Но я не понимаю, зачем он вам.
– Не беспокойтесь, этот документ не будет использован в грязных или корыстных целях…
– Но почему бы вам не поговорить с отцом… Почему вы обратились именно ко мне?
Глаза ее горели беспокойным огнем. Она не могла скрыть смущения.
– С вашим отцом я не могу говорить по данному вопросу. Могу просить лишь вас, – твердо сказал Грозев.
София встала. Щеки ее пылали. Она изо всех сил старалась сохранить самообладание, хотя краешек кружевного платочка в крепко сжатых руках подрагивал, выдавая сильное волнение.
– Господин Грозев, – заявила девушка, – я ничего не делаю без знания моего отца.
Борис тоже поднялся.
– Это неправда, мадемуазель… – Он был спокоен. – Вам приходилось совершать поступки, о которых ваш отец не имеет представления. Поэтому я и обращаюсь к вам.
София вздрогнула и подняла голову. В сумраке глаза ее странно блестели.
– Что Вы хотите этим сказать?
– Ничего, если вам это неприятно.
– Напротив, – голос девушки зазвенел. – Я настаиваю, чтобы вы объяснили свои слова.
– Просто я вам напоминаю, что во время восстания в Загребе в кассу босненских повстанцев были внесены десять золотых лир от Софии Аргиряди, и думаю, что отец ее не знает об этом.
София молчала. В глазах ее читались обида и горькое разочарование.
– Так вот вы какой… – медленно вымолвила она. – Губы ее дрогнули. Лицо выражало холодное презрение. – Так вот чем вы занимаетесь… Наверняка вы и турецкий шпион…
Она вся дрожала от возмущения. Перед ним была другая София – незнакомая, но гораздо более близкая, чем раньше. Это взволновало его. Он невольно шагнул вперед. Но София резко отшатнулась, спрятав руки за спиной.
– Как вы ошибаетесь, – покачал головой Грозев. – Я – не турецкий шпион, но в данном случае это не имеет абсолютно никакого значения, может быть, даже к лучшему, что вы так думаете. Но хочу вам сказать, что ваша услуга окажет неоценимую помощь людям, страдающим за свой народ, которых, смею надеяться, вы в душе поддерживаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130