нет, никому, даже Ивоа, он не сумеет растолковать мотивы своих поступков.
— А Меани? — повторил он, снова останавливаясь перед Ивоа.
Наступило молчание. Ивоа скрестила на груди руки и насмешливо ответила:
— Радуйся, человек! Меани любит тебя по — прежнему.
Лицо Парсела просветлело, а Ивоа обиженно протянула:
— По — моему, ты любишь — Меани больше меня.
Парсел улыбнулся, снова подсел к Ивоа на кровать.
— Не будь такой, как ваине перитани…
— А какие они?
— Ревнивые.
— Вовсе я не ревнивая, — возразила Ивоа. — Вот Итиа, бегает же она за тобой, чтобы ты с ней поиграл. А разве я мешаю?.. Разве я кричу?..
Слова Ивоа ошеломили Парсела, и он не сразу нашелся что сказать. Затем спросил:
— А что говорит Меани?
— Защищает тебя. Говорит, что ты не такой, как все, и что нельзя судить тебя как остальных людей. Он говорит, что ты моа Святой — по-таитянски

.
Взглянув исподлобья на мужа, Ивоа простодушно спросила:
— Это верно? Верно, Адамо, что ты моа?
Парсел чуть было не пожал плечами, но спохватился и снова зашагал по комнате. Святости, по таитянским представлениям, нельзя добиться путем героического самоотречения. Просто она присуща человеку. Святым бывают так же, как, к примеру, косолапым, то есть от рождения. Святость — чудесное свойство, но заслуги человека в том нет. «Что ж, пусть они верят, что я моа! — подумал Парсел. — Пусть верят, если это поможет им понять мои поступки…»
— Да, — серьезным тоном сказал он, останавливаясь перед Ивоа. — Это верно, Ивоа.
— Слава Эатуа! — воскликнула Ивоа, и лицо ее засветилось таким счастьем, что Парселу стало стыдно.
«Какой же я все — таки обманщик!» — сконфуженно подумал он.
— Э, Адамо, э! — продолжала Ивоа. — До чего же я счастлива! Один раз я видела на Таити моа, но он был совсем старенький! О, какой он был старый и дряхлый! А теперь у меня есть свой моа, у меня в доме, всегда при мне! И какой же он красавец! И это мой танэ, — заключила она в порыве радости, воздевая руки к небесам.
Скинув с плеч одеяло, она соскочила с кровати, бросилась к Парселу и, обняв, стала покрывать его лицо поцелуями. Смущенно и взволнованно Парсел глядел на Ивоа. Она осыпала поцелуями его щеки, подбородок, губы, и при каждом ее порывистом движении Парсел то видел, то терял из виду великолепные голубые глаза Ивоа. До чего же она красива! Какой от нее исходит свет, тепло, благородство!..
— Значит, ты моа! — восхищенно твердила Ивоа.
Не разжимая объятий, она начала отступать назад, медленно, потом все быстрее, словно исполняла с ним какой — то танец. Парсел перестал хмуриться. Она увлекла его к постели. И ловко опрокинулась на спину, а он со смехом упал рядом. Потом он перестал смеяться, он искал ее губы и успел подумать: «Своеобразное все — таки у таитянок представление о святости».
На следующий день просветлело, и впервые после трех дождливых недель проглянуло солнце. В одиннадцать часов Парсел вышел из дома и, повернув на Уэст-авеню, постучался у дверей Бэкера.
Ему открыла Ороа, неуемная, стройная, с непокорным блеском в глазах.
— Здравствуй, Адамо, брат мой! — крикнула она.
И тут же на пороге заключив гостя в объятия, горячо поцеловала его по обычаю перитани. Парсел перевел дух и только тут заметил, что Бэкер стоит посреди комнаты и спокойно, дружелюбно улыбается гостю.
— Пойдемте-ка, Бэкер, — сказал Парсел, не заходя, — я хочу, чтобы вы пошли со мной. Я намерен нанести визит Маклеоду.
— Маклеоду? — переспросил Бэкер, и его тонкое смуглое лицо сразу помрачнело.
— Пойдемте же, — настаивал Парсел. — Пора вступить в переговоры.
Когда Ороа поняла, что Бэкер уходит, она решительно встала перед ним, тряхнула гривой и, сверкая глазами, обратилась к нему с бурной речью.
Бэкер вопросительно взглянул на Парсела.
— Она упрекает вас за то, что вы уходите, не нарубив дров.
Бэкер шутливо хлопнул Ороа по ляжке и улыбнулся.
— Вернусь и нарублю, мисс.
Эти слова не произвели на Ороа никакого впечатления. Нервно двигая шеей, раздув трепещущие ноздри, фыркая и поводя крупом, она продолжала перечислять все свои претензии и обиды.
— Как по — ихнему «скоро»? — обратился Бэкер к Парселу.
— Араоуэ.
— Ороа! — крикнул Бэкер. — Араоуэ! Понимаешь, араоуэ! Он снова пошлепал ее и вышел в сад. Ороа встала на пороге и, глядя вслед удалявшимся мужчинам, продолжала свою обвинительную речь.
— Утомительная особа, — вздохнул Бэкер. И добавил: — А ведь заметьте, неплохая. Но уж больно утомительная. Вечно театр. Вечно драмы.
Он остановился, махнул издали Ороа рукой и крикнул
— Араоуэ! Араоуэ!
И зашагал дальше.
— Думаю, что она жалеет о Маклеоде. Со мной — то жизнь ей кажется слишком спокойной.
Парсел повернулся к нему.
— Об этом она и говорит.
Бэкер рассмеялся.
— Что ж, чудесно. Значит, с этой стороны затруднений не будет.
Солнце уже начало припекать. Какое наслаждение было видеть сквозь ветви пальм сверкающую лазурь небес и снова любоваться полетом многоцветных птичек! Во время дождей птицы попрятались, и островитяне решили было, что эти крошечные и хрупкие создания погибли. А теперь они вновь появились, такие же проворные, такие же доверчивые, как и раньше.
— Вы надеетесь, что вам удастся сговориться с Маклеодом? — спросил Бэкер, и голос его дрогнул.
— Надеюсь.
Они проходили мимо хижины Джонсона, и Парсел негромко проговорил:
— Судя по тому, что мне бывает слышно из нашего садика, эти двое —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182