ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
так что придется ждать еще добрых полгода, прежде чем можно будет «угощаться за завтраком яичницей», как обещал им Мэсон.
Во время первой дождливой недели выдалось как — то временное затишье, и островитяне, воспользовавшись им, надрали с панданусов широкие полосы коры, а женщины, предварительно вымочив их — в известковом растворе, размягчали ударами колотушек до тех пор, пока из коры не получалась некая тестообразная масса, которую затем вытягивали, превращая в подобие ткани. После сушки обработанная таким манером масса становилась похожей на грубое сукно, отличавшееся одним любопытным свойством — в новом виде при складывании ткань негромко потрескивала. В течение всего периода дождей женщины занимались изготовлением этого древесного сукна, перекочевывая из дома в дом
Ни Маклеод, ни Уайт не захотели поставить себя в смешное положение и не отрядили погони за женами. Впрочем, никто не сомневался, что беглянок будут извещать о каждом шаге преследователей; по части сигнализации, таинственной и безошибочной таитяне были настоящие мастера. На следующий день после раздела женщин Маклеод во всеуслышание заявил, что дождь загонит бунтовщиц в поселок, а если не дождь, то страх одиночества. Но, хоть дождь лил с утра до ночи в течение трех недель, никто не явился с повинной. По кое — каким признакам Парсел догадался, что «большинство» сговорилось зорко следить за Меани. Парсел предупредил его об этом через Ивоа, а когда спросил ее, как встретил Меани эту весть, она ответила:
— Засмеялся. А глаза у него были хитрые
— И это все?
— Еще он сказал, что перитани — плохие воины…
— Почему?
— Потому что плохие следопыты. Тогда Тими сказал, что, если начнется война, таитяне победят англичан, пусть даже у перитани есть ружья, а у них нет.
— Неужели он так и сказал?
— Сказал. Но ему велели замолчать. Ты же знаешь Тими. Впрочем, сам Парсел не виделся теперь с Меани. Брат Ивоа целые дни мирно дремал в таитянской хижине, натянув для тепла поверх парео рубашку, принадлежавшую прежде Барту, — плиссированное жабо и кружевные манжеты приводили в восторг ее нового владельца.
Мучительно долго тянулись дождливые дни. В притихшем поселке раздавался лишь мерный перестук колотушек, разбивавших кору пандануса, вымоченную в извести. Собираясь по очереди то в одном, то в другом домике, ваине, весело галдя, изготовляли ткань. Чаще всего они пели, но порой, прервав пение, обменивались последними новостями или во всех подробностях сравнивали достоинства своих танэ. Тогда слышался смех, восклицания, но минут через десять снова раздавался ритмический стук. Глухой таинственный грохот слагался в песню, мелодия бывала грустной, а слова ее сопровождали веселые.
Хижина Джонсона находилась в западной части поселка, по соседству с жильем Парсела, и не прошло недели после раздела женщин, как до него донеслись оттуда громкие сердитые голоса, приглушенные звуки ударов, жалобные стенания, а затем все стихло. Произошло это после полуденной трапезы. Дня через три в этот же самый час Парсел услышал веете же эвуки, все в том же порядке, но продолжал оставаться в неведении, кто кого колотит: Таиата Джонсона или Джонсон Таиату. Он обратился с расспросами к Ивоа. Покачав головой, она ответила, что все в поселке знают о неладах этой супружеской пары. Что, впрочем, и не удивительно с такой женщиной, как Таиата, которая на Таити имела множество танэ, но ни с одним не уживалась больше месяца. Когда «Блоссом» бросил якорь в бухте, она уже пять лет жила без мужа, потому что старики и те отказывались брать ее в жены, и, конечно, по этой — то причине она и решила отправиться с перитани.
Никто не знал, каковы отношения Мэсона и Ваа, зато все заметили, что, сделавшись ваине вождя перитани, она стала важничать с бывшими подружками. Выходила она мало и то лишь на рынок. Сам Мэсон никогда не показывался в поселке, и если случайно сталкивался с кем — нибудь на укромной тропинке, то не отвечал на поклоны. В короткие часы затишья он уходил один надолго в горы. В дождливую погоду он трижды в день прогуливался по «юту», то есть шагал по доскам, которые положил поверх каменной дорожки от одного борта до другого, то ли боясь промочить ноги, то ли желая создать себе иллюзию, будто перед ним палуба судна. Когда Парсел сидел с книгой в руках за столом возле окошка, он, подымая глаза, всякий раз видел, как Мэсон шагает взад и вперед по «юту», не замечая, что дождь нещадно сечет его треуголку и плечи. После трех — четырех туров капитан останавливался, клал руку на «борт», то есть на забор, и выпрямив стан, задрав подбородок, упорно вглядывался вдаль, словно перед ним расстилались бескрайние, волнующиеся морские просторы и горизонт не замыкала в десяти шагах от палисадника стена кокосовых пальм.
Дождь не прекращался ни днем, ни ночью. Парсел читал; перед ним было четырехугольное окошко, а позади раздвижная перегородка, обращенная к югу и к горе. Как он радовался, строя хижину, что догадался широко открыть доступ в свое жилище солнцу и теплу! Но именно с южной стороны наползают дождевые тучи и именно оттуда дует свирепый зюйд-вест. Ветер беспрерывно сотрясал раздвижную стенку так, что она ходуном ходила в пазах, дождевая вода просачивалась отовсюду, стояла лужицами на полу, проступала сквозь щели, хотя доски были плотно пригнаны друг к другу.
Даже в Лондоне, даже в своей родной Шотландии Парсел не видел таких ливней. А тут просыпаешься поутру в белесом тумане, который плотными пластами цепляется за деревья, а сквозь него сыплется ледяной, пронизывающий дождичек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182
Во время первой дождливой недели выдалось как — то временное затишье, и островитяне, воспользовавшись им, надрали с панданусов широкие полосы коры, а женщины, предварительно вымочив их — в известковом растворе, размягчали ударами колотушек до тех пор, пока из коры не получалась некая тестообразная масса, которую затем вытягивали, превращая в подобие ткани. После сушки обработанная таким манером масса становилась похожей на грубое сукно, отличавшееся одним любопытным свойством — в новом виде при складывании ткань негромко потрескивала. В течение всего периода дождей женщины занимались изготовлением этого древесного сукна, перекочевывая из дома в дом
Ни Маклеод, ни Уайт не захотели поставить себя в смешное положение и не отрядили погони за женами. Впрочем, никто не сомневался, что беглянок будут извещать о каждом шаге преследователей; по части сигнализации, таинственной и безошибочной таитяне были настоящие мастера. На следующий день после раздела женщин Маклеод во всеуслышание заявил, что дождь загонит бунтовщиц в поселок, а если не дождь, то страх одиночества. Но, хоть дождь лил с утра до ночи в течение трех недель, никто не явился с повинной. По кое — каким признакам Парсел догадался, что «большинство» сговорилось зорко следить за Меани. Парсел предупредил его об этом через Ивоа, а когда спросил ее, как встретил Меани эту весть, она ответила:
— Засмеялся. А глаза у него были хитрые
— И это все?
— Еще он сказал, что перитани — плохие воины…
— Почему?
— Потому что плохие следопыты. Тогда Тими сказал, что, если начнется война, таитяне победят англичан, пусть даже у перитани есть ружья, а у них нет.
— Неужели он так и сказал?
— Сказал. Но ему велели замолчать. Ты же знаешь Тими. Впрочем, сам Парсел не виделся теперь с Меани. Брат Ивоа целые дни мирно дремал в таитянской хижине, натянув для тепла поверх парео рубашку, принадлежавшую прежде Барту, — плиссированное жабо и кружевные манжеты приводили в восторг ее нового владельца.
Мучительно долго тянулись дождливые дни. В притихшем поселке раздавался лишь мерный перестук колотушек, разбивавших кору пандануса, вымоченную в извести. Собираясь по очереди то в одном, то в другом домике, ваине, весело галдя, изготовляли ткань. Чаще всего они пели, но порой, прервав пение, обменивались последними новостями или во всех подробностях сравнивали достоинства своих танэ. Тогда слышался смех, восклицания, но минут через десять снова раздавался ритмический стук. Глухой таинственный грохот слагался в песню, мелодия бывала грустной, а слова ее сопровождали веселые.
Хижина Джонсона находилась в западной части поселка, по соседству с жильем Парсела, и не прошло недели после раздела женщин, как до него донеслись оттуда громкие сердитые голоса, приглушенные звуки ударов, жалобные стенания, а затем все стихло. Произошло это после полуденной трапезы. Дня через три в этот же самый час Парсел услышал веете же эвуки, все в том же порядке, но продолжал оставаться в неведении, кто кого колотит: Таиата Джонсона или Джонсон Таиату. Он обратился с расспросами к Ивоа. Покачав головой, она ответила, что все в поселке знают о неладах этой супружеской пары. Что, впрочем, и не удивительно с такой женщиной, как Таиата, которая на Таити имела множество танэ, но ни с одним не уживалась больше месяца. Когда «Блоссом» бросил якорь в бухте, она уже пять лет жила без мужа, потому что старики и те отказывались брать ее в жены, и, конечно, по этой — то причине она и решила отправиться с перитани.
Никто не знал, каковы отношения Мэсона и Ваа, зато все заметили, что, сделавшись ваине вождя перитани, она стала важничать с бывшими подружками. Выходила она мало и то лишь на рынок. Сам Мэсон никогда не показывался в поселке, и если случайно сталкивался с кем — нибудь на укромной тропинке, то не отвечал на поклоны. В короткие часы затишья он уходил один надолго в горы. В дождливую погоду он трижды в день прогуливался по «юту», то есть шагал по доскам, которые положил поверх каменной дорожки от одного борта до другого, то ли боясь промочить ноги, то ли желая создать себе иллюзию, будто перед ним палуба судна. Когда Парсел сидел с книгой в руках за столом возле окошка, он, подымая глаза, всякий раз видел, как Мэсон шагает взад и вперед по «юту», не замечая, что дождь нещадно сечет его треуголку и плечи. После трех — четырех туров капитан останавливался, клал руку на «борт», то есть на забор, и выпрямив стан, задрав подбородок, упорно вглядывался вдаль, словно перед ним расстилались бескрайние, волнующиеся морские просторы и горизонт не замыкала в десяти шагах от палисадника стена кокосовых пальм.
Дождь не прекращался ни днем, ни ночью. Парсел читал; перед ним было четырехугольное окошко, а позади раздвижная перегородка, обращенная к югу и к горе. Как он радовался, строя хижину, что догадался широко открыть доступ в свое жилище солнцу и теплу! Но именно с южной стороны наползают дождевые тучи и именно оттуда дует свирепый зюйд-вест. Ветер беспрерывно сотрясал раздвижную стенку так, что она ходуном ходила в пазах, дождевая вода просачивалась отовсюду, стояла лужицами на полу, проступала сквозь щели, хотя доски были плотно пригнаны друг к другу.
Даже в Лондоне, даже в своей родной Шотландии Парсел не видел таких ливней. А тут просыпаешься поутру в белесом тумане, который плотными пластами цепляется за деревья, а сквозь него сыплется ледяной, пронизывающий дождичек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182