Раньше она всегда с готовностью помогала страждущим и гордилась этим, теперь же выяснялось, что она даже не видит их, не говоря уже о том, чтобы чем-то ради них поступиться.– Не превращайте меня в героя, мисс Уайтфилд. Я подаю от избытка, а не от внутренней потребности, к тому же только тем, кто не обойдется без помощи. Это элементарное проявление человечности, отличающей нас от зверей. Я вовсе не воплощение благородства: уверяю вас, я не менее алчен, чем все прочие.– Я и не возводила вас в ранг святого. И все же вы не кажетесь шарлатаном, каким вас многие описывают.– Если вы говорите о британцах из Калькутты, то вы правы: они очень плохо меня знают.– Но вы не даете им возможности узнать вас лучше.– Если бы они узнали меня как следует, то все равно не полюбили бы, а, напротив, осудили еще яростнее.На это Эмме нечего было возразить. Алекс упорно избегал разговоров о своей частной жизни. Она так ничего и не узнала о его детях, семье, доме в Парадайз-Вью в дополнение к тому, что уже знала в самом начале путешествия. Зато ее представления об Индии неуклонно расширялись. Любую экскурсию с осмотром примечательных мест Кингстон превращал в урок истории культуры и искусства. Там, где отсутствовали достойные внимания архитектурные сооружения, они изучали базары, где можно было приобрести любые специи, от кориандра до имбиря. Эмма пробовала такие деликатесы, как хрустящий золотой джелабис, истекающий сиропом, и пападс – сладкие лепешки из рисовой или чечевичной муки, популярные в Индии.В процессе общения Эмма обнаружила у Кингстона, на первый взгляд такого серьезного, даже замкнутого, чувство юмора. Ему ничего не стоило расхохотаться, глядя на обезьянку, спрыгнувшую с банана прямо ему на плечо и стянувшую у него кусочек пирога, которым он утолял голод. Другой на его месте пришел бы в ужас от мысли, что лохматое сморщенное существо может наградить его блохами или какой-нибудь заразной болезнью. Кингстон же находил в подобных происшествиях только повод для веселья, заставляя и Эмму смеяться до слез.Теперь в его обществе она чувствовала себя непринужденно, свободно выражала свои взгляды и наслаждалась умом собеседника. Даже когда она не соглашалась с ним, он заставлял ее думать и задавать вопросы. Чем дальше в сокровенные глубины Индии увозил их поезд, тем нескончаемее становились их беседы. Какие только темы не затрагивали они!Порой вопиющая нищета городков и деревень повергала Эмму в уныние. Им приходилось наблюдать похороны, нередко детей разного возраста, начиная с младенческого. Попадавшиеся на глаза животные – собаки, коровы, козы, лошади – вид имели самый жалкий. Контраст между бедностью и богатством назойливо лез в глаза. Индиец был либо безумно богат, либо – что бывало чаще – удручающе беден; середины почти не существовало.Однажды они побывали в небольшом дворце династического периода, поразившем Эмму бесценной резьбой, украшавшей каждый квадратный дюйм. Великолепное сооружение, хранившее следы могольского влияния, было целиком выстроено из мрамора и ценных пород дерева, вокруг зеленели сады и журчали фонтаны. Дворец походил на драгоценность среди груды мусора и только подчеркивал пропасть между высшими и низшими классами, всегда существовавшую в индийском обществе.– Я не могла представить себе подобной роскоши, – призналась Эмма, глядя на массивный золотой трон, на котором некогда восседал монарх.– Но даже это не сравнится с дворцами и захоронениями, которыми мне доводилось любоваться в других местах. Погодите, вот побываете в Тадж-Махале в Уттар-Прадеше… Наверное, вы о нем слышали?– Как и всякий оказывающийся в Индии. Говорят, это очень красиво.– Это само совершенство. Чтобы в этом убедиться, надо увидеть его своими глазами.– Простите, я забыла, по какому Случаю его возвели.– Это мавзолей могольской императрицы Мумтаз, любимой жены Шах-Яхана, умершей в 1631 году. Шах с, женой покоятся в двухэтажном восьмиугольном здании с куполом и четырьмя башнями-минаретами. Все это построено из кирпича и выложено мрамором.– Наверное, Шах-Яхан очень сильно любил жену, раз построил ей такой памятник. – Покосившись на Кингстона, Эмма увидела, что он задумчиво смотрит в сторону. В его синих глазах застыло мечтательное, ностальгическое выражение, рот на этот раз не был искривлен обычной циничной усмешкой.– Говорят, их любовь бессмертна. Неужели кто-то верит в подобную чушь? – Его тон снова стал саркастическим, и романтическое выражение глаз исчезло. – Вы верите в такую сильную любовь, мисс Уайтфилд?– Я… Мне еще никогда не приходилось этого испытывать, – созналась она.– Мне тоже. Разумеется, я любил мать своих детей и оплакивал ее смерть, но мне как-то не пришло в голову воздвигать в память о ней мраморный мавзолей. Наверное, я не способен на столь сильное чувство.– Видимо, я тоже. Не могу даже представить, что это такое.Эмма заглянула в синие глаза Кингстона и задержала взгляд чуть дольше, чем позволяли приличия. Потом оба потупились. В это мгновение в Эмме произошла перемена. Она поймала себя на дурацком желании, чтобы их путешествие по железной дороге длилось вечно; возможно, тогда она сумела бы заглянуть в самую глубину души Кингстона и обрести подлинную духовную близость с ним, а то и любовь, не гаснущую в веках…Однако их путешествию не суждено было длиться вечно. Оно внезапно прервалось. Дело было ранним утром. Эмма завтракала за маленьким столиком, инкрустированным слоновой костью и опиравшимся, помимо ножек, на резного деревянного слона с блестящими камешками вместо глаз и бивнями из искусственной слоновой кости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119