Он чувствовал их приближение, как чувствовал приближение природных катастроф, ураганов или торнадо, еще до того, как их признаки появлялись над горизонтом. Тучи сгущались перед изменением погоды, точно так же нарастали опасения перед близкой битвой. Так было по дороге к Геттисбергу и Уайлдернессу, так было во время марша на Колд-Харбор. Ганс тоже обладал этим чувством и частенько поглядывал на горизонт, как смотрит фермер в прериях перед летним ураганом. Тогда он покачивал головой, бормотал что-то себе под нос, а потом искоса смотрел на Эндрю, приглашая его разделить растущую тревогу.
— Нам предстоит дьявольски неприятная драка, — бормотал Ганс, и он почти всегда был прав.
— Нам предстоит дьявольски грудное сражение, — шумно выдохнул Эндрю Кин.
— Может, хоть тогда все закончится, — промолвила Кэтлин, присаживаясь отдохнуть. — И мы сможем вернуться домой.
— Домой? В Суздаль или в Мэн?
— В Суздаль, конечно, я говорила про Суздаль.
— Ты никогда не вспоминаешь свой старый дом? Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась.
— Поначалу вспоминала, конечно. Здесь все было так странно и незнакомо, и эта война... Я никак не думала, что война может быть еще страшнее, чем там, но это так. Однако, несмотря ни на что, наш дом теперь здесь.
Странная и страшная война. Эндрю посмотрел на Кэтлин, еле различая ее лицо в наступивших сумерках. Она никогда не вспоминала о своем бывшем женихе, и Эндрю даже не мог теперь припомнить его имени. Да и не хотел. Он погиб в первом же сражении, а Кэтлин стала медсестрой. Теперь даже трудно было поверить, что она могла любить кого-то еще. Неприятная мысль. Но он тоже не раз влюблялся. Эндрю вспомнил Мэри и тот случай, когда он так неожиданно для себя открыл мучительную истину. Кэтлин никогда ни о чем не спрашивала; так было лучше для них обоих. Они оба теряли и находили. Если на этот раз ему суждено пасть в бою, что будет делать Кэтлин? Забавное выражение — «пасть в бою». Не быть застреленным или заколотым, а просто упасть на землю, как падают осенние листья.
— Если я не вернусь, ты должна жить, — еле слышно произнес Эндрю.
Кэтлин вздрогнула и подняла голову, на ее щеке блеснула слезинка. Вероятно, оба они думали об одном и том же.
— Разыщи Мэдди. Я уже договорился с Людмилой, что в случае опасности она с детьми спрячется в лесном укрытии к северу от Бриндузии. Ты будешь жить ради нашей дочери.
Кэтлин молча кивнула, не найдя подходящих слов.
Худшая из всех войн. Боже, по сравнению с тем, что им предстояло, старая война могла сойти за приятную прогулку. Там были хоть какие-то правила. Считалось в порядке вещей поделиться с раненым мятежником последним глотком воды, перевязать его раны и написать письмо его родным, что их сын или муж жив. Здесь же перерезали горло раненым врагам, даже своих раненых приходилось убивать, лишь бы они не попали в плен. Перед глазами Эндрю вновь возникла та фотография. Он взглянул на Кэтлин. Если дойдет до угрозы плена, он не колеблясь сделает это и для нее. А она еще называет этот мир своим домом.
Все же она права. Воспоминания о штате Мэн уже потускнели. Он жил на этой планете уже пять лет; восемь лет назад в последний раз он был в Брансуике. Да, его дом был здесь.
Эндрю посмотрел вокруг. Вечерние тени скрыли все признаки войны: контуры укреплений и брустверы, безумную суматоху в Испании, бесконечные ряды солдатских палаток и навесов, приютивших рабочих с фабрик, их родных и даже проституток, приехавших сюда из Рима на заработки. На склонах холмов зажглись костры, зарево от них освещало степь на многие мили вокруг. Слышался равномерный гул далеких людских голосов, в котором смещались разговоры, смех, песни, мольбы и плач тех, кто скучал по дому и боялся умереть. Стая уток шумно взлетела с реки и потянулась к лесу. Все еще не остывший ветер принес со стороны степи запах сухой травы и вытеснил дым костров. Одно из неоспоримых преимуществ этого мира — свежий и чистый воздух.
Эндрю присел рядом с Кэтлин, почти застенчиво обнял ее за талию. Она тоже обняла его и положила голову ему на плечо.
— Сегодня так тихо и спокойно, — прошептала Кэтлин.
Эндрю не ответил, слова им уже были не нужны.
— Если бы я могла вытащить тебя отсюда. Найти укромное местечко только для нас с тобой...
Ее слова растворились в тишине.
Согласился бы он на это? Эндрю понимал, чего она хочет. Но отказаться от всего этого? Еще мальчишкой, читая романы Скотта, а потом Арриана и «Генриха V» Шекспира, он мечтал о подвигах. Он воображал себя рыцарем короля Артура и солдатом Александра Македонского. Эндрю и сейчас верил во все это, несмотря на страдания, боль и весь этот ужас. Даже после Геттисберга, потеряв левую руку, лишившись брата, он сохранил веру в свои идеалы. Сейчас, на этой планете, ему представился случай изменить целый мир. Он никогда не мечтал об этом, судьба предоставила ему такой шанс. Он мог ненавидеть то, чем ему пришлось заниматься, но изменить ничего не хотел. На его глазах целый народ обрел свободу, от пего зависела свобода всей планеты. Эта свобода стала воплощением его юношеских мечтаний и идеалов.
Вдали пропела труба. Время вечерней поверки и через пятнадцать минут отбой. В этом мире день был короче на полтора часа. Летом солнце садилось в девять вечера, а первые его лучи появлялись уже в четыре утра. И все начиналось снова. Все еще не хватало нескольких тысяч винтовок, требовались миллионы пуль, странным образом исчез изрядный запас пороха. Эмил жаловался на нехватку питьевой воды и медсестер, госпиталь на полторы тысячи мест еще не был до конца оборудован.
«Что, если они прорвут оборону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129