К нему никто не подходил.
Так же молча у дальнего края юрты стоял Эндрю Лоуренс Кин и наблюдал за Винсентом. «Он для меня как Шеридан для Гранта», — подумал Эндрю. Мясник Грант мог пожертвовать десятью тысячами солдат в одной бесполезной атаке на Колд-Харбор. А Шеридан мог без угрызений совести ездить по долине Шенандоа и все разрушать. Подобие молодого Эндрю, но потерявшего сердце. Что-то важное умерло в душе Винсента, когда он выстрелил в мерка, распятого на кресте на римском форуме; как будто он выстрелил в Бога, в которого так безоговорочно верил, и в душе его образовалась пустота.
Эндрю была знакома эта пустота — она не раз пыталась поглотить его, но Ганс или Кэтлин всегда ее отгоняли. Теперь Ганс покинул их. Хотя, нет, это не так, Эндрю постоянно ощущал его присутствие, как сын чувствует незримое присутствие отца даже после его смерти. И Кэтлин, она всегда была с ним рядом, ее милый ирландский акцент проявлялся и в минуты гнева, и в чудесные мгновения страсти. Всякий раз, когда пустота угрожала его сердцу, Кэтлин возвращала ощущение полноты жизни; в возможность такого чуда он долго не мог поверить, особенно после того, что сделала его невеста еще до войны в старом мире. Кэтлин проникла глубоко в его сердце. Именно ради нее и их дочери Кин продолжал сражаться. Но он ощущал на своих плечах также бремя ответственности за все человечество на этой планете. Пока он жив, между ним и судьбами Руси, Рима, даже Карфагена и всех других народов будет существовать странная мистическая связь, в которую вовлечена вся жизнь, с ее устремлениями и мечтами о свободе.
Но два милых лица, живущих в его сердце, их безопасность и спокойствие были для Эндрю дороже всего. Он много размышлял об этом, и мысли о его родных придавали ему сил. Много лет назад он вступил в армию, движимый абстрактной идеей борьбы за Союз, за свободу народа, ни одного из представителей которого он не знал даже по имени. И он был готов с радостью отдать жизнь ради этой цели — под Геттисбергом он чуть не погиб.
Теперь ставки в войне были неизмеримо выше и ему самому приходилось принимать решения, как и где будет сражаться его армия. Это была не та благородная война, что на Земле. Здесь не существовало правил, не было никакого уважения к мужеству противника. Это была грубая и отвратительная бойня, кровавая резня до полного уничтожения, примитивная схватка ради выживания. Эндрю Кин понимал, что не только люди сражаются ради сохранения своего народа, мерки тоже бьются за право выжить.
Полковник посмотрел на молодых и пожилых людей, заполнивших шатер. Когда его взгляд на мгновение встречался с чьими-то глазами, Эндрю видел в них уважение, восхищение, а в глазах ветеранов 35-го полка читалось еще и то глубокое понимание, которое возникает только после долгих лет, проведенных вместе в боях и невзгодах. Но все же основным источником его вдохновения было то, чему он явился свидетелем несколько минут назад. Он только что вернулся из маленького домика, служившего жильем ему и его семье. Кэтлин задремала после ночного вызова — у одного из молодых солдат разорвался в руках мушкет. Она сумела его спасти, зашив рану на животе, и осталась в госпитале, чтобы навестить остальных своих пациентов, а потом провести обход с группой врачей, которых обучала.
Кэтлин прилегла вместе с Мэдди, успев вернуться как раз к послеобеденному отдыху девочки. Солнечные лучи проникали в спальню и наполняли ее мягким золотистым сиянием и тем особым теплом, какое бывает лишь поздней весной. Тишину в комнате нарушало только их тихое ритмичное дыхание, все ужасы войны остались где-то далеко-далеко. При виде спящих у Эндрю на глаза навернулись слезы: это был сон невинности, сон усталости и сострадания. Если потребуется, он был готов отдать жизнь, ради сохранения этого мира, ради всех, ради его дочери, чтобы через много лет она жила в таком же мирном спокойствии.
Эндрю снова перевел взгляд на одиноко стоявшего Винсента и ощутил щемящую печаль при воспоминании о том, как плакал молодой солдат, впервые застрелив человека. Война выжигает душу, а у Винсента раны не зажили и причиняли бесконечную боль.
— Все уже собрались.
Рядом с полковником появился Пэт.
— Как настроение у Винсента?
— Он будет сражаться как дьявол, когда придет время, — ответил Пэт.
Эндрю кивнул Бобу Флетчеру, который отвечал за поставку продовольствия, а после гибели Ганса был еще и начальником штаба. Как только Флетчер шагнул на невысокий помост, установленный в задней части шатра, разговоры стали стихать.
— Ну что ж, черт побери, пора начинать, — проворчал Боб на едва понятном русском языке.
По шатру пронесся приглушенный смех, и несколько сотен офицеров стали рассаживаться на грубо сколоченных скамьях, полукругом стоявших перед помостом. Римские военные расположились в задней части юрты, поближе к переводчику. Эндрю быстро поднялся на возвышение, громко попросил всех успокоиться, и в шатре установилась полная тишина. Эндрю обернулся к отцу Касмару и жестом пригласил его занять место на помосте.
Глава церкви взошел на помост, и все присутствующие — русские, янки, даже римляне — склонили головы. Патриарх с приветливой улыбкой благословил собрание, похлопал Эндрю по плечу и тихо вышел.
Ветераны 35-го полка, почти все бывшие выходцами из Новой Англии, где к католицизму относились более чем подозрительно, приняли патриарха Руси с удивительной и искренней любовью. Он никогда не пытался обратить вновь прибывших в свою веру, зато охотно принимал участие в сооружении различных храмов и часовен в Суздале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129