— Выигранная битва навевает муть ли не такую же меланхолию, что и проигранная, — проговорил Эмил.
— Веллингтон, насколько я помню свой предмет, — отозвался Эндрю.
Эмил кивнул.
— Хотя Веллингтону никогда не приходилось наблюдать такого зрелища, — продолжил он.
— Веллингтон никогда не терпел такого сокрушительного поражения, — сказал Эндрю. — Даже в Испании.
— Зато ты обеспечил нам необходимую передышку. — Эмил старался, чтобы его слова прозвучали жизнерадостно.
— Но какой ценой? — прошептал Эндрю.
— Ты имеешь в виду беднягу Юрия? — спросил Эмил. — Он стал мертвецом, когда мерки взяли его в плен, еще двадцать лет назад. Ты дал ему возможность с честью кончить свою жизнь, и он воспользовался ею. Не вини себя за эту жертву.
— Меня беспокоит не его гибель, доктор, — глухо произнес Эндрю.
— Тогда что? — спросил Эмил, придвигаясь ближе и чувствуя огонь, сжигающий душу его друга.
— Пленники, — ответил Эндрю после долгого напряженного молчания. — Карфагеняне и все прочие, кто, подобно Юрию, живет в орде.
— А что с ними?
— Около пятидесяти тысяч карфагенян, оставшихся в живых, плюс еще тысяч сто человек, а может, и больше, — произнес Эндрю, пристально глядя на запад, будто надеясь увидеть этих несчастных.
Эмил ждал, не решаясь задать вопрос.
— Как только мерки сожгут тело Джубади, все до одного будут принесены в жертву. Юрий рассказал мне об этом обычае. Я получил тридцать дней, а сто пятьдесят тысяч человек поплатятся за это своими жизнями.
— Гамилькар знает об этом? — спросил Эмил.
— Скоро узнает, — ответил Эндрю.
— Да поможет ему Бог.
— Да поможет ему Бог, — шепотом повторил Эндрю. — И Боже, прости меня, поскольку больше никто не сможет меня простить.
Кэтлин обняла его дрожащими руками, стараясь найти успокаивающие слова и сознавая, что мысль об изначальной обреченности пленных вряд ли облегчит его душу. Она прижалась головой к пустому рукаву его мундира и расплакалась, впервые за долгие годы.
Эндрю, почти не чувствуя ее близости, наблюдал, как последние огни станции растворяются в темноте.
— Друг мой, уже поздно.
Тамука тронул Хулагара за плечо, но тот не пошевелился.
Ты не обязан здесь оставаться, — сказал Тамука.
Хулагар не ответил.
Тамука, носитель щита кар-карта Вуки, сына Джубади, подошел ближе и опустился на колени рядом с Хулагаром. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь ритмичным боем больших барабанов, имитирующих стук сердца. Этот бой не стихнет в течение тридцати дней, пока для Джубади не настанет время последней скачки к вечным небесам. Это была первая из тридцати ночей — ночь безмолвной скорби, когда духи предков плывут над лагерем в волнах тишины. Не было слышно ни вечерней болтовни перед закатом солнца, ни песен прославленных певцов, ни хвастливых рассказов у тысяч костров по всему стойбищу. В эту ночь духи предков собирались вокруг жилища кар-карта.
Просторная золотая юрта освещалась единственной висящей в центре лампой, которая отбрасывала тусклый свет на обнаженное тело Джубади, бывшего кар-карта меркской орды.
Весь лагерь был погружен во тьму, горела лишь единственная лампа скорби. От ее слабого, неверного пламени взметнется к небу погребальный костер и унесет с собой душу Джубади. И только после того, как огонь уничтожит останки тела Джубади, новый кар-карт вернет огонь погребального костра своим подданным, и он сохранится в кострах племени до той поры, пока не настанет очередь кар-карта Вуки вознестись к небесам.
Тамука посмотрел на своего старого товарища, своего первого учителя и наставника. Эти двое не нуждались в разговорах — они и без слов могли заглянуть друг другу в душу. Хулагар застыл в мучительном безмолвии, хотя ни один из обитателей орды не осмеливался обвинить его в случившемся несчастье. Тем не менее щитоносец винил себя, и Тамука понимал его. Он прекрасно знал, в чем заключается истинный смысл высокого титула щитоносца. Разве не он должен защищать кар-карта, прикрывать его бронзовым щитом и всегда быть готовым заслонить собой повелителя от любой опасности? А теперь Джубади мертв, а его щитоносец продолжает жить.
Как будто услыхав его мысли, Хулагар поднял на него глаза. «Я должен был предвидеть это», — говорил его взгляд.
— Ты не мог предвидеть, — сказал Тамука. — Стражники прочесали все окрестности. Мы не знали, что существует оружие, способное поражать на таком расстоянии.
Хулагар шевельнулся, впервые за всю долгую ночь скорбного бдения у тела своего повелителя и друга.
— Но я чувствовал опасность, — возразил он. — И ты тоже.
В его голосе звучало обвинение.
— О чем ты? — спросил Тамука.
— Твой любимчик был обнаружен с оружием в руках. Тот самый, которого ты послал убить предводителя янки Кина. А вместо этого он вернулся и уничтожил свет нашего племени. Что ты скажешь на это, щитоносец Тамука?
— Друг мой, ты переутомился, — ответил Тамука. Несмотря на высказанное подозрение, в его голосе слышалось только сопереживание страданиям друга.
— В ближайшие дни тебе будут задавать много вопросов, — произнес Хулагар.
Он повернулся, не поднимаясь с колен, и взглянул в лицо Тамуки. Пристально всматриваясь в его глаза, Хулагар искал там разрешения своих сомнений, но не хотел, чтобы его опасения подтвердились.
— Ответь мне, — прошептал он, отечески положив руки на плечи Тамуки и не отрывая глаз от его лица.
Тамука не отвел взгляд.
— Мне нечего тебе сказать, — заговорил Тамука. — Джубади знал о моем замысле, так же как и ты. Я действительно послал одного из своих любимчиков, Юрия, чтобы уничтожить Кина. Но янки неведомым образом обратили его против нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129