Он оглядывает комнату, со щелчком раскрывает пустую коробку из-под пиццы, затем косится на меня:
– Нет.
– Я студент на дотации, чувак, мне нужны деньги, – умоляю я. – Всего пять баксов.
Он закрывает глаза и смеется.
– Я все отдам, – только и произносит он.
Резин просыпается и начинает разговаривать с пепельницей. Марк предостерегает меня, что я порчу его карму. Я ухожу. Торчки – довольно-таки жалкое зрелище, но богатые торчки еще хуже. Хуже баб.
Пол
Гребаное радио как-то само включилось в семь утра, и заснуть снова не удалось, так что, выбравшись из кровати, я сразу же закурил и прикрыл окна, потому что в комнате был мороз. Я едва смог приоткрыть глаза (потому что, если б я их открыл, череп точно бы раскололся), но все равно увидел, что на мне по-прежнему галстук, трусы и носки. Было непонятно, почему на мне только эти три предмета одежды, и я долго стоял и пялился в зеркало, пытаясь вспомнить прошлую ночь, но не смог. Я доковылял до ванной и принял душ, радуясь, что осталась теплая вода. Потом спешно оделся и вытащил себя на завтрак.
На самом деле на улице было довольно приятно. Был конец октября, когда с деревьев вот-вот опадет осенняя листва, и утро было холодным и бодрящим, в воздухе чувствовалась свежесть, а солнце, спрятавшееся за сереющими облаками, поднялось еще не слишком высоко. Однако чувствовал я себя столь же отвратно, а пять таблеток анадина, которыми я закинулся, даже не собирались подействовать. С затуманенным взором я чуть не сунул двадцатку в разменник. Прошел почту, но у меня в ящике ничего не было, потому что для писем было еще слишком рано. Я купил сигарет и отправился в столовую.
В очереди никого не было. За стойкой стоял этот милый блондин с первого курса, напялив самые огромные солнечные очки, которые мне когда-либо доводилось видеть, и, не произнося ни слова, раскладывал по тарелкам наижидчайший на вид омлет и маленькие коричневые зубочисточки, которые, по-видимому, являлись сосисками. Стоило только подумать о еде, как подступала неминуемая тошнота, и я смотрел на этого мальчика, который просто стоял со шпателем в руках. Пробудившийся во мне поначалу сексуальный интерес уступил место раздражению, и я пробормотал, не выпуская сигареты изо рта:
– Строит тут из себя, – и взял себе чашку кофе. Была открыта только главная столовка, так что я
зашел и сел с Раймондом, Дональдом и Гарри – этим мелким первогодкой, с которым задружились Дональд и Раймонд, он симпатичный мальчик, обеспокоенный типичными для первогодок вопросами, вроде того, есть ли жизнь после Wham! Они не спали всю ночь, нюхая амфетамины, и меня тоже приглашали, но вместо этого я потащился за Митчеллом, который теперь сидел за столиком в другом конце столовки, на эту дурацкую вечеринку. Я старался не смотреть на него и на эту отвратную потасканную шлюху, с которой он сидел, но не мог сдержаться и проклинал себя за то, что не подрочил, проснувшись утром. Эти три пидора сгрудились над листом бумаги, сочиняя черный список студентов, и, несмотря на то что челюсти у них ходили ходуном, они меня заметили, кивнули, и я сел с ними.
– Студенты, которые едут в Лондон и возвращаются с акцентом, – сказал Раймонд, бешено строча.
– Можно у тебя сигаретку дернуть? – попросил меня Дональд с отсутствующим видом.
– Хочешь у меня дернуть? – спросил я в ответ. Кофе был отвратный. Митчелл ублюдок.
– Спустись на землю, Пол, – пробормотал он, когда я протянул ему покурить.
– Почему бы тебе самому не купить? – спросил я его настолько вежливо, насколько можно с бодуна за завтраком.
– Те, кто ездит на мотоцикле, и те, кто ездит «зайцем», – произнес Гарри.
– И те, кто приходит на завтрак, не тусуя всю ночь, – зыркнул на меня Дональд.
Я состроил ему гримасу и сел нога на ногу.
– Две лесбиянки, которые живут в Маккаллоу, – сказал Раймонд, записывая.
– Как насчет всего Маккаллоу? – предложил Дональд.
– Еще лучше. – Раймонд что-то нацарапал.
– А что с той шлюхой, рядом с Митчеллом? – предложил я.
– Спокойствие, Поль. Остынь, – сказал Раймонд саркастически.
Дональд рассмеялся, но все равно написал ее имя.
– А как с этой жирной модной злючкой? – спросил Гарри.
– Она живет в Маккаллоу. Уже охвачена. Выносить эти пидорские шуточки в столь раннее
утро было нелегко, я собирался встать сходить еще за кофе, но сил не было даже на это, так что я сел обратно, стараясь не смотреть на Митчелла, и вскоре все голоса стали неотличимы один от другого, включая мой собственный.
– Те, кто носит бороду или любую растительность на лице.
– Так, отлично.
– Как насчет этого мальчика из Эл-Эй?
– Ну, скорее нет.
– Ты прав, но запиши его все равно.
– Те, кто берет в салат-баре добавку.
– Пол, ты пойдешь на прослушивание на пьесу Шепарда?
– Что? О чем ты говоришь?
– О роли. Пьеса Шепарда. Сегодня прослушивание.
– Те, кто ждет, чтобы поставить себе брекет-систему после школы.
– Нет, не пойду.
– Люди, которые считают, что они перевоплотились.
– Под этот пункт подпадает вся администрация.
– Quelle horreur!
– Чуваки с деньгами и дешевыми проигрывателями.
– Парни, которые не умеют пить.
– А как с парнями, которые умеют пить?
– Правда, правда.
– Запиши девчонок, которые не умеют.
– Я просто запишу тех, кто легко напивается.
– Как насчет Дэвида Ван Пельта?
– Почему?
– Почему бы и нет?
– Ну, я все-таки с ним спал.
– Ты не спал с Дэвидом Ван Пельтом.
– Нет, спал.
– Он легко напивается. Я сказал, что мне нравятся его скульптуры.
– Но они ужасны!
– Знаю.
– У него заячья губа!
– Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.
– О’кей.
– Те, у кого заячья губа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83