– Не хочу уезжать, – повторяет он.
– Лорен, сваливаем отсюда, черт подери! – ору я.
– У тебя что, совсем нет сострадания? – вопит она в ответ.
– Лорен, чувак – алкаш! – кричу я. – Валим отсюда.
– Не уходи, Лорен… не уходи, – хрипит Витторио с закрытыми глазами.
– Я здесь, Витторио, здесь, – произносит она. – Шон, найди полотенце.
– Ни в коем случае! – ору я на нее.
– Лорен, – повторяет Витторио, все так же со стоном, свернувшись калачиком, словно маленький ребенок. – Где Лорен? Лорен?
– Лорен, – говорю я, стоя над ними; это зрелище для меня оскорбительно.
– Я здесь, – говорит она. – Я здесь, Витторио. Не волнуйся. – Она проводит рукой по его лбу, затем смотрит на меня. – Если ты не принесешь полотенце и не поможешь, то иди прямо сейчас и подожди на улице, если хочешь. Я остаюсь.
Это конец. Я говорю ей, что ухожу, но ей все равно. Иду к входной двери и жду, придет ли она. Стою там минуты три и слышу только шепот из гостиной. Затем выхожу на улицу, на тропинку и дальше, за ворота. Уже похолодало, и я опять надеваю куртку, которую снял. Сижу на поребрике через дорогу от дома. В комнате Витторио загорается свет, затем через минуту гаснет. Я сижу на поребрике и жду, уставившись на дом, не понимая, что делать, довольно долго.
Я возвращаюсь в кампус, нахожу в «Пабе» Джуди, и мы курим траву, потом идем в мою комнату, где на двери висит угрожающая записка от Руперта («ГОНИ БАБКИ»). Я комкаю ее и протягиваю Джуди. Джуди спрашивает, от кого это. Я говорю ей – от Фрэнка. Ей становится грустно, она принимается рыдать и говорит мне, что с Франклином покончено, что он ей никогда не нравился и что им никогда не следовало встречаться. Потом, когда она чувствует себя получше, она начинает ко мне подкатывать.
– Что я Лорен скажу? – спрашиваю я, глядя, как она раздевается после любовной прелюдии.
– Не знаю, – говорит она.
– Что я тебя трахнул? – предлагаю я.
– Нет. Нет, – говорит она, хотя, готов поклясться, ей нравится эта идея.
Лорен
Лежу в постели голая. Поздно. Полпервого. В соседней комнате кто-то слушает новую пластинку Talking Heads. Докуриваю сигарету и закуриваю другую. Гляжу на Шона. Он виновато отводит взгляд. Облокачивается головой о стену. Кот Сары, Сеймур, подходит к кровати и запрыгивает мне на колени, мяукая от голода. Тереблю кошачью голову и перевожу взгляд на Шона. Он снова смотрит на меня, затем опять в ту же точку на стене, в которую таращился прежде. Он знает: я хочу, чтобы он ушел. У него на лице полное понимание; одевайся, иди же, думаю я. Зеваю. В соседней комнате заедает пластинку, начинается снова. Мне не хочется, чтобы он видел меня голой, так что я натягиваю простыню до подбородка.
– Скажи что-нибудь, – говорю я, поглаживая кота.
– Типа чего?
Кот смотрит на него и мяукает.
– Типа почему мы всегда в моей комнате? – спрашиваю я.
– Потому что у меня ужасный сосед-француз, вот почему, – отвечает он.
– Он ужасный, потому что француз?
– Да, – кивает он.
– Господи. – Гляжу на сигарету, которую держу; на моем запястье покачивается золотой браслет.
Он смотрит на меня. Он знает, что я курю, только чтобы его позлить, выдувая дым в его сторону.
– Знаешь, что он сделал? – спрашивает он. Принюхиваюсь к своему запястью, затем к пальцам.
– Что?
– Завтра ведь Хеллоуин, так он купил в городе тыкву, понадрезал, напялил на нее французскую шапку – эдакое шапо, знаешь, эдакий беретик, – надел, значит, его на гребаную тыкву, а позади написал: «Париж – это навсегда».
Это самое продолжительное, что я от него когда-нибудь слышала; я под впечатлением, но помалкиваю. Почему это Виктор встречается с Джейме? Мне он нравится больше, чем ей. Сумасшествие. Я концентрируюсь на Сеймуре, который довольно мяукает.
– Что может быть хуже соседа-парижанина? – спрашивает он.
– Что? – выказываю я минимум интереса.
– Сосед-парижанин с личным телефоном.
– Это надо будет обмозговать.
– Что может быть хуже соседа-парижанина с личным телефоном?
– Что? – раздраженно спрашиваю я. – Шон?
– Сосед-парижанин, у которого личный телефон и шарф вместо галстука, – говорит он.
В соседней комнате кто-то заново ставит первую сторону. Я вылезаю из постели.
– Если услышу эту песню еще раз – заору. Надеваю халат, сажусь в кресло у окна, мне хочется, чтобы он ушел.
– Поехали в «Прайс-чоппер», – предлагаю я.
Теперь он усаживается. Он определенно знает: мне хочется, чтобы он ушел. Он знает, что мне ужасно этого хочется, как можно скорее.
– Зачем? – спрашивает он, глядя, как Сеймур забирается к нему на колени и мяукает.
– Потому что мне нужны тампоны, – привираю я. – И зубная паста, кошачья еда, сигареты, вода «Эвиан», арахисовая пастила в шоколаде… – Я дотягиваюсь до сумочки и, черт подери… – Но, кажется, у меня нет денег.
– Купи в кредит, – говорит он.
– Господи, – шепчу я, – ненавижу, когда ты язвишь.
Он спихивает кота с кровати и начинает одеваться. Тянется за трусами, запутавшимися в простыне, надевает их, а я его спрашиваю:
– А кота почему ты спихнул с кровати?
– Потому что мне так хотелось? – отвечает он вопросом на вопрос.
– Иди сюда, кисонька, иди сюда, Сеймурчик, – зову я.
Мне тоже опротивел кот, но я притворяюсь заботливой только для того, чтобы позлить Шона. Кот снова мяукает и прыгает мне на колени. Глажу его. Смотрю, как Шон одевается. Напряженная тишина. Он натягивает джинсы. Затем снова усаживается на краю кровати в стороне от меня, по пояс голый. Он выглядит так, будто у него ужасное предчувствие, что мне что-то известно и меня это злит. Бедняжка. Закрывает голову руками, трет лицо. И вот я его спрашиваю:
– А что это у тебя на шее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83