Так же поступает и дебил в конце стола, который выглядит будто он солист City Rollers. Даже блондин из Эл-Эй, с айкью, должно быть, не выше сорока, умудряется поднять загорелую руку. Что, черт подери, здесь происходит? Брошу колледж. Учился ли я вообще чему-нибудь?
– О чем он, Шон? – спрашивает преподавательница.
– Он про его недовольство правительством? – пытаюсь угадать я.
Девчонка в солнечных очках поднимает руку. «У тебя колпачок все время вставлен, куда бы ты ни шла?» – хочу заорать я, но останавливаю себя, потому что идея меня и впрямь сильно воодушевляет.
– На самом деле наоборот, – говорит преподавательница, стопроцентно лесбиянка, перебирая пальцами длинную нить бус – Клей? – спрашивает она.
– Ну, это самое, у чувака был полный депресняк, потому что, ну, чувак превратился в жука и психанул…
Я опускаю глаза, и мне хочется заорать: «Эй, да это же гребаный шедевр!» – но я не читал его, поэтому не могу.
Девчонка, сидящая напротив, не похожа на Лорен. Никто не похож. Она кладет в рот полоску жевательной резинки. Больше не вставляет.
Я вышел на перерыв с намерением не возвращаться обратно на занятие, но от этого не легче, так как мне надо встретиться с моим научным руководителем мистером Мазуром, чей офис находится в Варне. Известном еще как Головомойка. И, поднимаясь по небольшой гравийной тропинке, я думаю, чем прямо сейчас, в эту секунду, занята Лорен. Она у себя в комнате в Кэнфилде или с друзьями вырезает тыквы и напивается в Сване? В танцевальной студии? В компьютерном зале? С Витторио? Нет, Витторио уехал. Со Стампом? Может, она просто шляется по общему корпусу, болтая с Джуди, или Стефани, или еще с кем из своих чертовых подруг, читает «Тайме», пытаясь разгадать пятничный кроссворд. Я крепче запахиваю свое пальто. Меня тошнит. Ускоряю шаг. Навстречу по тропинке движется шведка из Бингема, которая мне всегда казалась типа смазливой (еще она ебется с Митчеллом). Я понимаю, что мне придется пройти мимо шведки и что-нибудь сказать или улыбнуться. Промолчать было бы слишком грубо. Но она проходит мимо, улыбается и говорит: «Привет», а я ничего не говорю. Я почему-то никогда шведке и слова не сказал, и, чувствуя за собой вину, я оборачиваюсь и громко произношу: «Привет!» Шведка оборачивается и заинтригованно улыбается, а я припускаю трусцой к Варну, краснея, в сильном замешательстве, прохожу через главный вход, машу Гетчу, который устраивает выставку каких-то окаменелостей, поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки зараз, и вот офис Мазура. Уф, запыхался, стучу в дверь.
– Входите, входите, – произносит мистер Мазур.
Захожу.
– А, мистер Бэйтмен, приятно вас видеть хоть раз в… месяц, что ли? – вопрошает саркастический гад.
Я ехидно улыбаюсь и падаю на стул напротив стола Мазура.
– Где вас носит? Нам надо встречаться каждую неделю, – говорит Мазур, откидываясь назад.
– Ну… – (Ясен пень!) – Я был очень занят.
– Да неужели? – спрашивает Мазур с ухмылкой.
Он проводит рукой по своим длинньгм седым волосам, раскуривая трубку, как истинный представитель богемы на пенсии.
– Я получил вашу записку. В чем дело? – Понятно, что ничего хорошего.
– Да. Видите ли… – Он копается в бумагах. – Насколько вам известно, сейчас середина семестра, и до моего сведения дошло, что вы наверняка завалите три из четырех предметов. Это правда?
Я стараюсь выглядеть удивленным. На самом деле я считал, что я завалю все четыре. Пытаюсь угадать, какой же я сдам.
– Э-э, ну да, у меня трудности с парой предметов. – Пауза. – Я не смогу сдать семинар по скульптуре?
– Да, действительно, не сможете, – произносит Мазур, бросая зловещий взгляд на розовый листок бумаги в руках.
– Не понимаю, как это, – произношу я невинно.
– По-моему, мистер Винтер сказал, что ваша работа за первое полугодие, во всяком случае у него сложилось такое впечатление, состояла в том, что вы просто склеили три камня, которые нашли за вашим общежитием, и выкрасили их в голубой цвет. – Мазур принимает огорченный вид.
Я не говорю ни слова.
– Также миссис Расселл сообщает, что вы регулярно пропускали занятия, – говорит Мазур и пристально на меня смотрит.
– А что тогда я сдам?
– Ну, мистер Шонбек говорит, что у вас все в порядке, – говорит Мазур с удивлением.
Какой еще мистер Шонбек? Ни разу не был на паре у Шонбека.
– Ну, я болел. Болен был.
– Больны? – спрашивает Мазур и огорчается еще больше.
– Ну да, болен.
– Так-так.
Наступает неприятная тишина. От запаха трубки Мазура подступает тошнота. Желание уйти невыносимо. К тому же меня бесит, что Мазур говорит с легким британским акцентом, хоть он и не из Англии.
– Стоит ли говорить, мистер Бэйтмен, э-э, Шон, что ваша ситуация, скажем так, довольно… нестабильная?
– Нестабильная, да, ну, э-э…
– Что мы предпримем по этому поводу? – спрашивает он.
– Я все утрясу.
– Да? – вздыхает он.
– Да. И не сомневайтесь.
– Ну ладно, ладно. – Мазур выглядит озадаченным, но, произнося это, улыбается.
– О’кей? – Я поднимаюсь.
– Я не против, – говорит Мазур.
– Ну, до встречи? – спрашиваю я.
– Ну, я бы не против, – смеется Мазур.
Я тоже смеюсь, открываю дверь, оглядываюсь на Мазура, который прямо лопается от смеха, еле сдерживается, закрываю дверь и уже планирую свой передоз.
У меня в комнате Беба – девушка Бертрана. Она сидит на матрасе под черной доской во всю стену, которая досталась нам вместе с комнатой, на коленях у нее вырезанная тыква, вокруг валяются старые номера «Дитейлз». Беба на втором курсе, она страдает булимией и читала «Эди» с тех пор, как оказалась здесь в прошлом сентябре. Телефон Бертрана у нее на плече, скрытый обесцвеченными перекисью волосами до плеч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83