.. Это уловка, сэр Ричард. Ты прав, прости меня!...
Враг любого из нас ловит на то, чего тому жаждется. И умеет этим
пользоваться как никто другой.
Я поник головой, не мне тягаться с дьяволом, проще новичку в шахматах
побить гроссмейстера, а дьявол даже не гроссмейстер, он - абсолютный
чемпион, никто лучше его не просчитывает ходы.
- Это моя вина, - сказал я горько. - Моя гордыня, моя спесь!.. Каждый
человечек стремится ощутить свою важность... Говорят, такова природа
человека. Или, по крайней мере, природа мужчины... Как я хотел, чтобы я
что-то да значил в мире! Чтобы меня замечали, со мной считались!.. И вот
теперь я оказался... ну очень важным... Мое появление может изменить
здешние события, хотя я еще не понимаю как... Меня призвал дьявол, теперь
уже не сомневаюсь, но что-то я не хочу играть по его правилам!
- Похвально, сын мой...
- Но, играя по своим, не играю ли я на самом деле по его правилам?
- Почему ты так решил, сын мой?
- Потому что именно он дает свободу! Свободу мысли, свободу чувств,
свободу... свободу от всего!
Инквизитор помрачнел, сгорбился еще сильнее.
- Да, - проговорил он с трудом, - вот потому с дьяволом так трудно
спорить. И состязаться. Даже самые стойкие из нас немножко... на стороне
дьявола.
Я ахнул:
- Святой отче! Как можно?
Он опустил глаза.
- Можно, - ответил он хриплым голосом. - Подумай и увидишь, что это еще
как можно.
Я встал, поклонился:
- Спасибо, отец Дитрих. Я постараюсь держаться. Не знаю, что получится,
но... постараюсь.
Он тоже встал, лицо его было бледное, изнуренное, глаза запали в темные
пещеры. Наши взгляды встретились, он сказал хриплым голосом:
- И еще одно... на прощание.
Я остановился.
- Да?
- Ты честен, но ты чересчур иной... Рядом с тобой всегда ходит беда.
Сейчас я могу сказать только, что... берегись соблазнов! Я вижу... слишком
часто в твоих видениях возникает женское лицо. У нее карие глаза, а
высокие брови почти срослись на переносице...
- Довольно! - вскрикнул я в страхе. Жар опалил мое лицо. - Ни слова
больше!.. Довольно я слушал... ненужных слов.
Он с печалью смотрел мне вслед - я чувствовал, а я почти бежал к выходу.
Широкие ряды деревянных лавок со спинками мелькали, как шпалы, будто я
бежал по тропке между двумя железнодорожными путями.
Дверь в предбанник я захлопнул за собой, похоже, чересчур сильно. Но
движение воздуха заставило качнуться в сторону. Я прыгнул наискось, мои
пальцы захватили ткань на горячем твердом плече. В глаза блеснуло железом.
Отшатнулся, другой рукой в полутьме перехватил кисть, сжал с такой
яростью, что хрустнули кости. Но неизвестный яростно брыкался, ударил
головой. Страшась, что выхватит нож другой рукой, я сдавил его голову,
рванул с силой, а когда разжал руки, тело рухнуло на пол, как вязанка дров.
В бледном свете свечи лицо убитого показалось незнакомым. Я дышал тяжело,
сердце колотилось бешено. Я чувствовал страшное напряжение мышц, не
успевших излить ярость в схватке. На поясе убитого, ножны для ножа только
одни, однако нож я поднял с пола длинный и острый, как бритва.
Я настолько ярко представил себе, как это лезвие входит по самую рукоять в
живот, что меня согнуло от резкого приступа короткой острой боли. Толкнул
дверь и вывалился в яркий день, залитый утренним солнцем. Тело трясется,
на лбу испарина, я чувствовал, что из костела вышел еще более
поколебленный, чем когда туда вошел. Душа моя, что уязвлена стала, теперь
вообще превратилась в прижженную раскаленным железом рану. Кто и зачем
организовал такое нелепое покушение?.. Неужели так быстро все понял и
принял меры муж Лавинии?
Слуга встретил меня на пороге дома. Глаза были расширены, он сказал
торопливым шепотом:
- Приезжал человек от Беольдра!.. Велел, чтобы вы немедленно...
- Знаю, - оборвал я, - выводи коня.
Он замялся.
- Но...
- Что, - спросил я, - все еще боишься?
- Еще бы, - проговорил он, быстро бледнея, - что это за конь, что камни
ест...
- Людей не ест, - сказал я. - Ладно, пойдем. Поможешь одеть доспехи.
Через четверть часа я уже садился на черного, как ночь, гигантского
жеребца. Рыцарская попона, рыцарское седло - а прежнее, доставшееся от
сраженного Шургенза, оставил в доме. И так слишком много разговоров, хотя
сам по себе конь, если только не замечать могучий черный рог в середине
широкого лба, - почти обычный боевой конь, разве что намного крупнее. Да
еще глаза... Всякий, кто взглянет в это бушующее пламя, начинает
креститься, шептать молитвы, трогать нательный крест. В глазах коня
полыхает адский огонь, мне всегда казалось, что череп его наполнен
горящими углями. Ну, а насчет того, что он спокойно ест камни, я пообещал
обоим слугам вырвать им языки, обрезать уши, если кто-то из них разбрякает
такую тайну.
Ворота распахнулись - с ленивой грацией я выехал на мощеную улицу; слуга
хриплым голосом пожелал мне удачи и тут же налег на створки. Я слышал, как
загремел засов. Конь пошел резво: в отличие от меня отоспался и отъелся за
эти дни.
На городской площади все еще горят костры. Беженцев поубавилось, последние
из них ожидают, куда им велят селиться. На меня посматривали с испугом.
Кто-то узнал, шепотом рассказывал, что это на мне за странные доспехи,
почему такой щит. На молот у пояса не обратили внимания. Впрочем, и меч
Арианта особого внимания не привлек.
Ворота замка распахнулись, из-под темной арки выехал огромный всадник на
огромном черном коне. Толстые ноги с копытами размером с тарелку гулко и
звонко били в булыжную мостовую. Искры летели тусклые, но длинные,
багровые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23