- Ричард ему место освободил в покоях!
- Верно, - поддержал другой рыцарь, великан Крон де Гарц. - Там уже тесно,
новые трофеи ставить некуда.
А третий, его имени я не знал, сказал с ухмылкой:
- А я слышал, что та святая семейка его самой давно раздражала. Привез
сдуру, мол, там ее очень ценили - значит, дорогая. Там дальше у него все
стены в дорогих мечах, топорах, кинжалах, что выгреб из королевских спален
и оружейных! Эта статуя ему только мешалась.
Через две недели появились и начали приближаться серые стены Зорра. Мы
услышали рев труб, скрежет железных цепей и скрип бревен в подъемном
мосте. Он опускался медленно, нехотя, а лег на край противоположного рва с
таким видом, что умрет, но больше не поднимется.
На стене и наверху каменной арки над воротами стражники весело кричали.
Узнали Ланселота, да и мне досталась пара выкриков, но уже от щедрот.
Металлическая решетка, выкованная из толстых прутьев толщиной в мою руку,
медленно поползла вверх.
Направляясь в город или в замок, любой рыцарь всегда надевает боевые
доспехи. И дорога бывает опасной, да и показать себя надо во всем блеске.
Парадные есть далеко не у всякого, только самые знатные и богатые могут
позволить себе подобную роскошь, но празднично выглядят уже сами по себе
доспехи, щит с гербом, рыцарское копье, огромный конь под боевой попоной...
Правда, въехав в городские врата, а тем более в ворота чужого замка,
рыцарь обязан снять доспехи. Если забывал, ему настойчиво, очень
настойчиво напоминают. В доспехах пропускают только тех, кому хозяин замка
доверяет всецело, но даже он обязан снимать доспехи, если приезжает с
другими, чтобы не выделяться.
Среди серого народа, в серых одеяниях из мешковин, въезд рыцарей в город
всегда зрелище. И сейчас на стены лезли те, кто успел раньше, другие
выбегали из домов и выстраивались вдоль проезжей части улицы.
Наши кони привычно пошли по деревянному настилу моста. Решетка поднялась,
я видел только блестящее острие, похожее на наконечники копий. По спине
прошли мурашки: представил, что веревка оборвется и эта решетка сорвется
вниз. Весит несколько тонн, пришпилит к земле вместе с конем, как
таракана. Нет, как жука в его прочном хитиновом панцире.
Как только мы ее миновали, она стремительно понеслась вниз, будто и в
самом деле оборвалась веревка. Железное острие с глухим стуком глубоко
вонзилось в сухую утоптанную землю. А впереди выход во двор перекрывает
вторая решетка. Мы очутились в тесной западне. Из ниши в каменной стене
вышел священник, обошел вокруг нас со Святыми Дарами в руках, прочел
молитву, даже окропил святой водой. Мы терпеливо ждали. Под видом
возвращавшихся рыцарей в Зорр уже не раз пыталась проникнуть нечисть, а
проклятые оборотни каждый день придумывают новые трюки.
Наконец священник отступил, Ланселоту поклонился, на меня смотрел со
страхом и ненавистью, но смолчал: знает о решении отцов инквизиции
отложить рассмотрение вопроса о моей виновности.
Решетка заскрипела, поднялась, мы выехали из тени на ярко освещенное
пространство. Во дворе за наше отсутствие словно бы прибавилось людей, но
чувствуется и железная рука Беольдра: телеги вдоль стен, праздношатающихся
загрузили работой, рядом с булочной спешно построили еще одну, беженцы не
выстраиваются в длинную очередь.
Я ехал, красиво держа копье острием вверх. Конечно, даже мне не удержать
это бревно вот так в руке, но оно тупым концом стоит в особой лунке в
седле, немногим выше стремени основную тяжесть несет конь, я только
придерживаю, чтобы сохраняло равновесие.
Когда понадобится, я напрягу все мышцы и положу его горизонтально, но и
тогда не буду удерживать этот рельс, а прислоню к луке седла, так делают
все рыцари.
Когда проезжали через площадь к замку, из домов уже высыпали горожане. На
нас глазели, выкрикивали приветствия, живо пересказывали, кто мы, чем
знамениты. Жар прокатился вдоль спинного хребта, я заерзал в седле, сердце
застучало чаще, заныло. Глаза отыскали в толпе группу очень нарядных
горожан, в середине - две женщины, мужчины вокруг, одна из них смотрит
прямо на меня. Я увидел карие глаза, вздернутые брови, изумленно раскрытый
рот, коралловые губы...
Она смотрела на меня неотрывно, я чуть наклонил голову. Если бы не
сдерживал себя изо всех сил, я бы поклонился так низко, что свалился бы с
коня к ней под ноги чтобы видеть ее, слышать ее запах, чтобы она что-то
сказала мне, лично мне... пусть даже попинала бы меня своей божественной
ножкой.
Я успел только снять доспехи и рубашку, слуга лил мне на голову воду из
кувшина, я остервенело смывал пот и грязь, когда в дверь постучали.
Мальчишка-слуга помчался открывать, я продолжал свой непонятный для
христиан ритуал, ибо до крестовых походов тут еще не дошли или же прошли
мимо таких возможностей, а культуру мытья в Европу занесли только
возвращающиеся с Востока рыцари.
Слуга подал полотенце, за моей спиной скрипнул стул. Там сидел монах -
когда только и появился, - лицо скрыто надвинутым на глаза капюшоном,
словно не желает видеть непонятный, а значит, дьявольский обряд. Из
длинных широких рукавов высунулись худые дряблые пальцы.
Я бросил полотенце слуге, он послушно протянул мне рубашку. Я сказал
сердито:
- Есть же чистая, дурень!
- Но и эта... это ж совсем целая...
- Дурень, - сказал я зло, - пропахла потом, не чуешь? Пусть выстирают, а
мне неси чистую. Да быстрее, а то...
Он исчез, из-под капюшона послышался смешок. Я молчал, только сердце
колотилось быстро и пугливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23