Азиз видел, с каким напряженным вниманием все слушали. Глаза следили за губами, произносившими слова, которых до этого, кажется, никто не слышал. Слова простые и понятные. Люди жадно тянулись к ним, боясь упустить что-то важное.
— Мысль и дело должны быть нераздельны. Лозунги и идеи не могут обрести силу без организации — организации масс. Нам следует создать подготовительный комитет из представителей всех факультетов университета. Затем нужно провести общее собрание на медицинском факультете, где зародилось наше движение. Каждый представитель должен организовать выборы в исполнительный комитет своего факультета.
...Длинное узкое помещение постепенно освобождалось от плотной толпы. Студенты вереницей выходили через боковую дверь, щурились от солнца, которое висело уже низко над горизонтом. Они напоминали обитателей глубоких пещер или шахтеров, которые, закончив трудовой день, поднялись из недр земли к дневному свету. Вереница распадалась на небольшие группы. Шли торопливо, молча и сосредоточенно пересекая зеленую лужайку, будто всех ждали какие-то срочные дела. Через несколько минут дом опустел. В спертом воздухе помещения пахло потом и табачным дымом, который неподвижно висел под потолком. На грязном полу валялись спортивные тапочки. Безмолвно и торжественно стояли высокие шкафы. Через три оконца медленно вползали сумерки угасающего дня.
Азиз шел в одиночестве в сумерках. На душе у него было легко, и он чувствовал прилив новой энергии.
Часы на университетской башне пробили пять раз. Их звон разнесся музыкой над Нилом, который величественно и торжественно катил свои воды мимо берегов, — гигант, о котором слагались мифы, свидетель многовековой истории, исполненный глубокой мудрости, силы и спокойствия. Звон курантов полетел к другому берегу и затерялся среди белых построек и садов острова Роды.
Он не спеша шел к университету. Хотелось растянуть эту прогулку, полюбоваться красотой уходящего дня. Вдали виднелась в розоватой пыльной дымке гора Мукаттам. В небе уже мерцала первая звездочка — крохотная жемчужинка, бегущая в страхе от надвигающегося мрака ночи. Небо было как прозрачное синее море, по которому темные облака плыли словно корабли, направляющиеся в неведомые края.
Купол университета возвышался прямо перед ним безмолвной массой. За ним полыхал шар расплавленного золота, рассылая веером длинные лучи — волшебные палочки: там тронут кромку облаков, тут — вершины деревьев и стены зданий, обволакивая все в цвета и тени, постепенно меняющие свои оттенки.
Он пересек просторный двор и вошел в маленькую дверь. Толстый слой пыли приглушал звук шагов. Он слышал стук собственного сердца в едином ритме с курантами, движениями своего тела, пульсом природы вокруг него. Его охватило чувство новизны, обостренного восприятия жизни и собственного "я".
Он вышел на пустырь, осторожно ступая между разбросанных повсюду острых камней. Иногда толстые подошвы его английских туфель попадали на обломок камня, и он едва не падал, потеряв равновесие. Сумерки сгущались, и он пошел быстрее, слегка наклонив голову и глядя внимательно под ноги. Вскоре он очутился среди хижин, поставленных вплотную друг к другу.
В окнах горели желтые электрические лампочки. Поперек улицы перед ним пробежала врассыпную ватага ребятишек. И тут же они вновь сбежались с тонкими, пронзительными криками. Некоторые играли в шарики на неровной земле, другие прыгали через веревку, а кто-то скакал в классики, подталкивая босой ногой плоский камешек. Маленькая девочка прошла мимо него, неся на голове горку хлебных лепешек, уложенных на деревянные решетки из пекарни. Тонкие босые ножки, выглядывавшие из-под платьица, бесстрашно вышагивали среди острых камней. На углу улицы мужчина могучего телосложения водил по спирали дуршлагом с жидким тестом над черным круглым подносом. Струйки лились на раскаленный железный лист, быстро засыхая. Из ближайшей чайханы доносились песни Умм Кульсум сквозь громкие потрескивания электрических разрядов. Казалось, приемник вот-вот взорвется и покалечит посетителей, неподвижно сидящих вокруг столов или увлеченных игрой в триктрак. Медные подносы со стаканами темного чая мелькали среди маленьких столиков на высоких ножках. Худые темные лица, ветхие галабеи... Где-то в глубине чайханы мелькнули чалма шейха мечети и красная феска какого-то чиновника. Рядом с кофейней — небольшая овощная лавка, заставленная корзинами с кроваво-красными помидорами, зеленым салатом, фиолетовыми и белыми баклажанами, желтыми лимонами. Вокруг корзин собрались женщины, все как одна в черных одеяниях до пят. Они, как вороны, кричали на бедняка лавочника, торгуясь с ним, но при этом нет-нет да и бросали взгляды на мужчин, сидящих в чайхане.
Азиз быстро прошел сквозь людскую толчею и свернул направо в длинный узкий переулок, переступая осторожно через груды отбросов и лужи, окруженные липкой грязью. Еще раз свернул, теперь налево, и оказался в еще узком и темном переулке. Он знал дорогу и шел уверенно. Отсчитал пять домов и остановился перед шестым. Бросил быстрый взгляд назад через плечо и шагнул внутрь, безошибочно, как кошка, ориентируясь в темноте. Поднимаясь по ветхой лестнице, он уловил влажный запах гниения. На площадке четвертого этажа остановился перед деревянной дверью. Стукнул пару раз костяшками пальцев и услышал низкий женский голос:
— Кто там?
— Это я, Азиз, тетушка.
— Сейчас, сейчас открою, сынок.
Лязгнул металлический засов, и со скрипом отворилась дверь. В маленькой прихожей перед ним стояла худенькая старушка в традиционном черном одеянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128