это ведь его собственная плоть и кровь, не испытываешь же чувства ответственности, скажем, перед своей рукой — на нее распространяется только инстинкт самосохранения. А для приемного отца каждый поступок ребенка приобретает невероятную значимость; разве нет у меня горького опыта, когда погиб Гинек — и якобы по моей вине?
Странное дело: когда я шел на первую нашу вечеринку, испытывал нечто подобное — но ведь за эти пять лет столько изменилось!
Пан Понделе, вглядываясь в лица сидящих за столом, сильно вытянул шею и даже слегка приоткрыл рот. Мишь, сидевшая через угол от него, заметила его ищущий взгляд.
— Боюсь, Ивонна не подоспеет и к черному кофе, — сказала она.
Понделе в удивлении откинулся на спинку стула, взглядом спрашивая у Крчмы объяснения.
— Вы же хотели спросить, пан Понделе, куда это опять запропастилась «девчонка Ивонна»! — объяснила сама Мишь.
Понделе, растерянно кивцув в подтверждение, предпочел, однако, отодвинуться от Миши.
— Далековато от нас Ивонна, — продолжала та. —Тысяч девять километров... В Сан-Диего она, в Калифорнии— если не в самом Голливуде.
— То-то я подумал, тут что-то не в порядке, коли ей так долго не требуется от меня никаких услуг! — пробормотал школьный служитель. — Голливуд! Вот как схожу в кино на ее фильм — всем стану говорить: эта артистка, что так славно сыграла главную роль, хаживала, бывало, ко мне за стаканом молока на полтину, в белых носочках да сандаликах! — Он нагнулся к Крчме. — У нее и.тогда уже глаза были такие бедовые — я всегда подозревал, что девчонка добром не кончит...
В общем смехе (которым автоматически награждались все бонмо Понделе независимо от их качества) Крчма расслышал как бы предводительствующий хохот Руженки.
— А теперь поднимите руки, кто уже женат или замужем! — внезапно скомандовал он, шевеля бровями.
Четыре пятых присутствующих подняли руку; одна рука, с золотым браслетом поверх рукава блузки, нерешительно опустилась. Но глаза у Крчмы были, как у рыси:
— Кто это там сзади такой непоследовательный?
— Славка не уверена—разведенным тоже поднимать?— пояснил Пирк.
— Прямо попущение божье после этой войны: на прошлой вечеринке она еще и замужем не была! — высказался Понделе.
— А у кого есть дети? — крикнул опять Крчма. — Ну, : поднимайте же руки!
Рук поднялось довольно много; но Крчме показалось что-то не так, он снова пересчитал, после чего грохнул своим басом:
— Это что такое?! На двоих больше, чем женатых! Только спусти с вас глаза — и вся ваша нравственность тю-тю!
Он перевел взгляд на Руженку. У нее не рука поднялась, а кровь бросилась к горлу — Руженка смеется шуткам соседей, но что-то больно громко... Через год ей тридцать—правда, по нынешним временам шансы у нее еще есть, хотя несколько истеричное поведение как бы заранее определяет ее участь — остаться старой девой... Уже и теперь временами у нее и реакция-то какая-то кисловатая: когда Мишь предложила написать письмо той, кто дальше всех из отсутствующих, все одобрительно зашумели, только Ру-женка высказала сомнение: мы ведь и адреса-то толком не знаем... При этом она тайком поглядывала через стол на Камилла, а тот никак ей на это не отвечал.
— А что, если б Камилл прочитал нам кусочек из своего нового произведения?..
Сидевшие поближе неуверенно поддержали Руженку, Камилл явно смутился, стал невнятно отнекиваться, и Крчма мысленно покачал головой: неужели Руженка не знает, как обстоит дело с его «творческими успехами;»? Или за те два года, что Камилл пробыл в армии, она уже забыла? А может, просто слишком быстро выпила свой бокал, что всегда снижало ее способность рассуждать?
— Оставь его в покое, видишь, у него и портфеля с собой нет, — выступила в защиту Камилла Мишь.
— Какого портфеля?
— Того, в котором он носил свои стихи! — ответил кто-то с легким оттенком злорадства.
Эх, милая Мишь, опять тебе — как бывало часто—не удалась попытка кому-то помочь, подумал Крчма. Взор его так и тянулся к ее смуглому лицу, к неизменному прямому пробору в волосах; она сидела рядом с Марианом, не отрывая от него преданных глаз.
— Как по-вашему, будут счастливы эти двое? — Крчма повернулся к Понделе, незаметно кивнув на молодоженов.
— Как сказать, — служитель допил свой бокал, чья-то рука тотчас снова наполнила его. — Насколько я знаю Мариана, семейное счастье ему вроде и ни к чему, а что до Миши — так ее счастье ни к чему вам...
— Наблюдательны вы, кум, только здорово все упрощаете...
Грубоватость и проницательность этого деревенского горожанина без следа смыли непостижимую взволнованность Крчмы и вернули ему трезвость суждений.
Кум Понделе несправедлив ко мне: я ведь желаю Миши всяческого счастья, ради него готов отдать даже ту малую радость, какую мне доставляет ее присутствие. Потому что, кроме этого, я не дал ей ничего... Или — дал хотя бы уверенность в том, что кто-то желает ей добра? Как знать,..
Я хотел, чтобы взрослую свою жизнь она построила, опираясь на свою способность к игре, сделала бы игру серьезным делом—она же, следуя именно своей способности к игре, избрала серьезную науку, медицину, то есть Мари-ана, — а этот фундамент,- учитывая обстоятельства, весьма ненадежен... Но выглядит Мишь вполне довольной, стало быть, хорошо, что она не послушалась моих советов. Видно, миновало для нее время игры в куклы, и теперь ей нужна самая трудная игрушка в мире--живой ребенок... что вполне понятно с биологической точки зрения.
Крчма машинально отодвинул букет Понделе, чтобы лучше видеть молодую пани Наварову. Но школьный служитель желал, чтобы букет стоял прямо перед ним — пускай все видят, кому воздали честь, тем более что это были первые в его жизни цветы, поднесенные ему лично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60