Так что растрясем кошелек пана профессора, пускай и обратно едет зайцем!
— Ничего подобного, обратно я поеду как приличный гражданин, с билетом. Вся прелесть исключительных моментов сохраняется в памяти лишь с одним условием: если они так и останутся исключительными. — Он кинул Миши красноречивый взгляд. — Да, не забыть бы главное, зачем я здесь. Это касается тебя, Пирк.
Мишь, притихшая, несмотря на легкое опьянение, недоверчиво посмотрела на Крчму. Разве может быть что либо более главным, чем то, что вы сказали мне? — прочитал он в ее глазах.
— Известно ли вам, друзья, что я участвую в дом ш-нем квартете?
Мишь, словно просыпаясь, удивленно подняла брови, откинулась на спинку стула.
— Мы столького о вас не знаем, чго вы удивитесь!
— Да, я играю на виолончели, причем необычайно скверно. Поэтому из всего «Американского квартета» Дворжака наш камерный ансамбль исполняет разве что четвертую часть, а уж вторую, эту коварную lento d-rnoll, — только если заткнуть оба уха. Но нас постиг удар: вторая скрипка не вернулся из командировки на Запад, и это нас совершенно подкосило. Недавно играли мы трио Гайдна в обработке Зандбергера—слезы, да и только. Мы были как автомобиль, у которого не работает одна свеча из четырех, не говоря о том, что выбор партитуры для трио невелик. — Излишне размашистым жестом он положил руку на плечо Пирку. — Так вот, взываю к тебе: заполни этот пробел своей скрипочкой! — Он смерил глазами гренадерскую фигуру парня. — А тот субтильный стульчик в стиле бидер-мейер, на котором сидел переметчик, я велю укрепить за свой счет!
— Сдается, до моего прихода вы успели опрокинуть стаканчиков дюжину! — Пирк, вежливости ради, обращался как бы к обоим. — Это мне да пиликать в салоне?! Да я и «Шла девица в огород» не сыграю, коли над головой у меня будет люстра венецианского стекла!
— Тринадцать лет назад, на школьной вечеринке, ты так играл «Были когда-то чехи юнаками», что все мамаши прослезились. И далеко не во всех салонах венецианские люстры.
— А кто еще в вашем квартете?
— Один доктор — он мою жену лечит, один старик, главный конструктор с Колбенки, я — и Павел Пирк.
— Да вы что! В такой компании машинист будет вроде... вроде как монашка в баре... Нет, когда я так волнуюсь, не получаются у меня параболы...
— Параболы или гиперболы — не важно, — стала успокаивать его Мишь, он отмахнулся от нее локтем.
— Согласись — ради Мариана, — сказал Крчма.
— А Мариан тут при чем? — насторожилась Мишь.
— Наша первая скрипка, этот доктор, дружит с профессором Мервартом, а тот — начальство Мариана. А Мариан дружит с Мишью. Согласись хотя бы ради Миши, потому что, как человек партийный, ты должен знать, что все взаимосвязано.
Пирк вдруг разом смягчился.
— Прямо будто слышу ваши лекции со школьной кафедры, — пробормотал он растроганно.
Крчма внезапно стукнул кулаком по столу:
— В пятницу, в шесть вечера, у доктора Штурсы — и точка! А будешь в рейсе — позвонишь мне, и мы отложим пиликанье!
Дочка заведующей трактиром подошла убрать пустые стаканы.
— На посошок еще две порции грогу, а этому пану — молочко, это пан машинист, он на службе, алкоголь ему заказан, доченька! — подвыпивший Крчма погладил удивленную девушку по голове, после чего наклонился к Миши. — А ты слушай меня хорошенько: сейчас беги к папе, а если он спросит, почему ты такая веселая, сваливай все на своего бывшего классного. О том же, что ты, так сказать, прямо-таки уже профессионально проваливаешься по анатомии, об этом ему лучше не докладывай. Потому что ты обязана закончить медицинский и встать на собственные ноги, поскольку ни на одного мужчину положиться нельзя— посмотри хотя бы на меня...
Еще поднимаясь по лестнице, Крчма слышал детский крик.
— Здравствуйте, пан профессор. А Камилла нету дома, — встретила его Павла и тут же устыдилась собственной неловкости.
В комнате, не слишком просторной, стоял знакомый густой воздух — смесь запахов от нестираных пеленок, молока, детской присыпки, — и было здесь слишком тепло.
— По правде говоря, я и не рассчитывал застать Камилла. У меня в расписании окно на целых три часа, да и шел-то я мимо вашего дома. Вот и подумал — зайду-ка взглянуть на внучка...
— На внучка?
— О, простите — на крестника.
Вообще-то я даже и не оговорился, но как (и зачем?) объяснять все это молодой мамаше? Крчма, согласно обычаю, похвалил орущего младенца («мальчик здоровенький, а сколько у него уже волосиков, и много ли прибавляет в весе?»), и вдруг в нем поднялся внутренний протест против такой, поколениями обкатанной, лести.
— По крайней мере можете быть уверены, что в роддоме вам его не подменили.
— То есть как?
— Вылитый отец!
Нет, дамочка абсолютно лишена чувства юмора. В обществе подобных людей Крчма чувствовал себя скованным. Он вынул из пакета погремушку, ребенок на минутку смолк, затем снова заплакал.
— Якоубек, скажи дяде спасибо, — равнодушно проговорила Павла. — Вы, пожалуйста, не смотрите на беспорядок, знаете, перебираться в такую дыру из большой квартиры — просто ужас, я, кажется никогда не привыкну к этому биваку...
Комната действительно забита вещами, одну стену почти целиком заняли книжные шкафы, многие предметы казались лишними — верный признак того, что люди не в состоянии распроститься с вещами, которые только мешают.
— Ну скажите сами, на кой ему столько книжек, а он еще новые покупает! Да ему их до смерти не перечитать!
— Прочитать кое-что поможете ему вы, — сказал Крчма с улыбкой, слегка лукавой; ему пришлось напрягать голос чтобы заглушить детский рев.
— А где мне время взять, не посоветуете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60