— Горькая ирония прозвучала в этих его словах.— А писать о наших стахановцах я, к сожалению, не умею — и не собираюсь.
— Возможно, тебе полезно прочитать что-нибудь на аналогичную тему. Ты ведь был лучшим в классе по французскому языку; читал Давида Руссе? — Она внимательно следила, как подействует на него ее профессиональная эрудиция.— Если хочешь, я с удовольствием покопаюсь в нашей картотеке и уже послезавтра что-нибудь тебе подброшу.
— Спасибо, Руженка, ты неоценимое сокровище.
— Однако этот ром что-то ударил мне в голову,— Руженка одарила Камилла сияющим взглядом.— А ты пьешь как монашка, сейчас приготовлю еще... Да расскажи о наших, все меня забросили, только Пирк зашел как-то в библиотеку, понадобилась ему специальная литература о его любимых машинах...
Дождь порывами хлестал по окнам, чувство защищенности от непогоды усиливало интим. Руженка внесла из кухни новую порцию грога, села за угол стола, поближе к Камиллу. Наконец-то: впервые сегодня он смотрит на меня как на женщину и, быть может, думает то же, что и я: а не прав ли был Роберт Давид, когда старался сблизить нас двоих? Когда в тот раз они ехали на автомобиле в Катержинки, Камилл сказал ей в доверительном разговоре, что брак по разумным соображениям, без страстной любви — вещь для него непредставимая. А какого счастья дождался бедный парень со своей большой любовью Павлой? Какого понимания может он ждать от нее, от этой расчетливой девчонки, этой откровенной потребительницы? Должен же он чувствовать, что я-то готова была звезды с неба для него снести... в конце концов, и сложена я недурно... «Берите в жены девушек со спортивной фигурой, а не с красивым личиком»,—внушал как-то мальчишкам наш учитель физкультуры, когда мы сумерничали на привале во время лыжного похода; этому учителю самому изрядно испортила жизнь неверная красотка,. А Крчма с ним согласился.
— С Робертом Давидом встречаешься?
— Мариан должен благодарить его с утра до ночи: Крчма вытащил его из большой беды... от которой мог пострадать и я.
— А почему о таких вещах я узнаю после того, как все кончается?— Руженка, любопытствуя, придвинулась к нему.— Рассказывай же!
Камилл поведал ей историю с Надей Хорватовой, завершившуюся тем, что Крчма принес профессору Мервар-ту неопровержимые доказательства того, что несчастная покончила с собой. Это совсем иначе осветило халатность Мариана: у Нади попросту появился случай реализовать одну из многих возможностей. Не исключено, что и халатности-то никакой не было, Теперь они могли представить дело и так.
— А ты тут при чем?
— При том, что та другая злополучная баночка была моя.
— Так что ты несколько преждевременно ушел из института.
— Я не хотел еще больше осложнять жизнь Мариану. В таких ситуациях всегда ведь оживает то, что уже было улеглось, — например, вспоминают о чьем-нибудь неподходящем происхождении...
Дождь переставал; Руженка слушала Камилла затаив дыхание.
— Где же ты теперь работаешь?
— Подыскиваю что-нибудь... Она осеклась.
— А Павла?
— Дома с ребенком.
— То есть у вас никакого заработка?!
— Я нашел покупателя на одного Прайслера, эта картина еще из нашей старой квартиры. Надеюсь, сделка состоится.
А я-то, я-то...
— А я-то тащила тебя в погребок... О господи, прости, Камилл!— Она положила ему на руку горячую ладонь.
Он виновато глянул на нее.
— Это ты меня прости, Руженка. Мы с тобой товарищи, так что... Понимаешь, ребенок еще маленький, но ты не поверишь, сколько ему всего надо, и Павле...
Голос его странно прервался — словно от рыдания.
Руженка села рядом, в утешение сжала его руку обеими ладонями, он ответил слабым пожатием. В висках она слышала стук собственного сердца, но очень скоро к ее взволнованности примешался оттенок разочарования: стало быть, то, что он пришел к ней в дом, было вынужденным— да, слово «нужда» тут самое верное... Если б он хотел близости с ней —лучшего случая, чем сейчас, не представилось бы, когда ее чувства напряжены до отказа,— а он, вместо того чтоб хотя бы обнять ее, только пассивно оставляет свою руку в ее руках, и в его слабом пожатии— просто благодарность, признательность за сочувствие и понимание, и ничего больше... Как долго, как долго еще буду я питать напрасные иллюзии? И припомнилось ей жестокое суждение двух ее товарищей; дело было в восьмом классе, они и не подозревали, что Руженка стоит у них за спиной. «Берегись неудовлетворенных девчонок — Руженка из тех, что повиснет у тебя на шее так, что посинеешь, полузадушенный...»
Сжав губы, Руженка отсела на прежнее место, под влиянием какого-то унизительного стыда избегая его взгляда; но и Камилл тоже искал прибежища в стакане с остывшими остатками грога.
— Надо что-то придумать, Камилл,— заговорила она потом будничным тоном — и все прошло, ушло, отрезвевшее сердце забилось спокойно, от случайной вспышки счастья остался лишь некий гибрид понятий, на первый взгляд противоречащих друг другу: рассудочное сочувствие.— Не можешь ты жить распродажей картин, да и без отметки в паспорте тебя скоро сочтут тунеядцем. Не обижайся, но одна наша сотрудница собирается в декретный отпуск, а замену себе еще не подыскала. В денежном отношении это место не Эльдорадо, но полагаю, тебе и за твоих мышей в институте платили не бог весть сколько.
Теперь она отважилась посмотреть ему в глаза. Как это я еще в читалке не заметила то непривычное, что так ясно написано на его исхудавшем, бледном лице: усталое разочарование и преждевременный скепсис... Жизнь вокруг него закружилась на полные обороты, молодежь, с лопатами на плече, отправляется в добровольные бригады, сама Руженка, в голубой форменной рубашке со значком Союза молодежи, целых три недели трудилась на благоустройстве Летенского плато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60