– Время от времени нам даже удается кое-что писать самим.
Теперь Женевьева, наконец, кое-что поняла. «Я хочу получить то, что есть у этих женщин. Мне необходима глубина. Но как же ее заполучить?»
– Норман сейчас там. – Первая миссис Беттерсон указала в направлении единственной двери, которая была закрыта. – В постели.
– Ему… нездоровится, миссис Беттерсон? – спросила Женевьева.
– На самом деле это я миссис Беттерсон, – отозвалась женщина, сидящая за столом. – Августа.
– Прошу прощения. – Женевьева попыталась улыбнуться, но ошибка была двойной, поскольку все знали, что Беттерсон спал с обеими женщинами, и, по слухам, они спали друг с другом.
– Не беспокойтесь. – Августа весело улыбнулась и снова принялась печатать.
– А я Марианна, – представилась не миссис Беттерсон. – Хотите чаю? Я все равно буду готовить его для Нормана.
– Нет, благодарю. А Норман… Он болен? То есть я знаю, что он болен, но…
Марианна подошла к плите, на которой кипела вода в котелке.
– Прошлой ночью ему стало плохо.
– На самом деле он сам виноват, – заметила Августа. – Он просто переборщил. Ввязался в какое-то представление в «Койоте», вместе с актрисой из кабаре, Лулу с Монпарнаса. Она ваша подруга, ведь так?
Женевьева взглянула на причудливый узор на половицах:
– На самом деле мы немного поссорились.
– Я знаю, что прошлой ночью в Квартале был праздник, – улыбнулась Августа. – Один поэт, приятель Нормана, ударил владельца «Ротонды». Все вокруг, конечно, терпеть не могут этого человека, поэтому и отмечали радостное событие. Но, возможно, вы сами там были?
Женевьева проглотила ком в горле.
– С Норманом все в порядке?
– В общем да, – кивнула Августа. – Ему следует больше заботиться о своем здоровье. Но это не его стиль жизни.
– Недавно тут такое было… – Марианна задрожала.
Из-за закрытой двери до них донесся кашель. Ужасный кашель.
Беттерсон сидел в постели с «Великим Гэтсби». На его скулах проступил лихорадочный румянец, глаза блестели.
– Женевьева! Как замечательно, что вы пришли. Вы войдете? – Он подвинулся в постели и откинул в сторону простыни.
– Норман, признайтесь честно. – Она присела на самый краешек. – Как вы себя чувствуете?
– Ну, или мир приобрел замечательное искрящееся убранство и блеск, или все дело в этой книге, – откликнулся Беттерсон. – Между нами, я думаю, что госпожа Смерть подобралась чуточку ближе. Я вижу новые знаки ее присутствия. Но, знаете, ничто так не разжигает воображение, как ощущение приближающейся гибели! Этим утром я писал чудесную новую поэму. Возможно, мою лучшую вещь. В голове осталась уйма идей.
– Я очень рада. Я имею в виду, из-за поэмы.
– Итак. – Его лицо немного помрачнело. – Чем я могу быть полезен? Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы заявлять, кто останется, а кто уйдет из журнала, ведь так?
– Нет. – Она пристально разглядывала стеганое одеяло на кровати. – На самом деле я хотела извиниться за то, что сказала прошлым вечером. Я имею в виду Гая Монтерея. Вы редактор. И вам решать, что пойдет в журнал, а что нет.
– Чудесно! – Он захлопал в ладоши. – В таком случае действительно замечательно, что вы пришли.
– О, Норман. – Она потерла лоб. – Я разозлилась на вас, потому что вам не понравились мои стихи. Но вы сказали мне правду.
– Не думайте об этом, милая. – Он склонил голову набок и, казалось, оценивал ее.
– Кругом сплошные неприятности. – Ее голос звучал устало и бесцветно. – Я принимала неправильные решения, верила в неправильные идеи, дружила не с теми людьми…
– Это о Лулу? О той битве, которая произошла между, вами прошлой ночью?
Женевьева пожала плечами:
– Она не та, за кого себя выдавала. Все очень сложно.
– Может, и так. – Он откинулся на подушки. – Но я считаю, что она стоит того, чтобы терпеть из-за нее неприятности.
– Вам не понять, вы мужчина. – Женевьева вспомнила о двух женщинах за дверью и подумала о том, что им известно. – Вы влюблены в Лулу?
– Я? Нет. – Усмешка перешла в глубокий грудной смех, затем в угрожающее подобие кашля, от которого все его тело стало сотрясаться и вибрировать.
Женевьева подумала, что, возможно, стоит позвать кого-нибудь из миссис Беттерсон. Но пока она колебалась, кашель стал стихать. Он прижал платок к губам.
– Но она все-таки очень забавная женщина. – Тема была закрыта, Беттерсон принялся рассказывать о журнале. – Мы не можем назвать журнал «Фиеста». Похоже, Хемингуэй решил так назвать свой роман. Но это его право. У него уже было название, но он хочет, чтобы «Фиеста» стало одним из вариантов. Макэлмон в ярости, но он проиграл. Я знаю, они даже подрались.
Марианна принесла поднос, на котором стояли две чашки чая, и удалилась, подмигнув. Беттерсон проглотил пару пилюль, запил их чаем и осушил чашку в несколько глотков.
– Попросите Августу поискать блокнот, – сонно сказал спустя некоторое время. – Он где-то на полках. Она знает, где искать его.
– Зачем мне блокнот? – Женевьева взяла поднос с пустыми чашками. – Я больше не стану писать стихи.
– Ваши карикатуры. – Теперь он изо всех сил боролся со сном. – Я уже говорил, что они замечательны.
– Вы действительно так думаете?
Но ответом был храп, донесшийся с кровати.
В соседней комнате Августа и Марианна сидели за столом. Августа ломала голову над особенно неразборчиво написанными строчками, пытаясь расшифровать их смысл. Она протянула листок Марианне, та внимательно всмотрелась и пожала плечами. Женевьеве захотелось подойти и помочь им. Возможно, она сумела бы разобрать таинственные слова. Но что-то не давало ей это сделать.
Улица оказалась пустынна. Отвратительно пахли сточные воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102