– Я не понимаю, как это произошло, – воскликнула Селин. – Я сегодня такая неуклюжая. Как я смогу с вами расплатиться?
– Не плачь. – Женевьева неловко погладила ее по плечу. – Есть вещи поважнее, о них стоит беспокоиться больше, чем о разбитых вазах. Давай договоримся больше не вспоминать об этом.
Рыдания тут же прекратились.
– Правда? Вы так добры, мадам. Вы не сомневаетесь, что я обязательно заплачу, как только смогу? Моя мать больна, и…
– Все в порядке. – Смутившись, она махнула рукой, чтобы остановить порыв девушки, осторожно подошла к камину и принялась собирать осколки стекла.
– Нет, мадам! Вы можете порезаться! Я принесу совок и щетку.
Женевьева подняла одну из лилий. Ваза была от Лалика Рене. Одна из ее любимых. У них в доме было множество ваз и хрусталя. Но тот факт, что она сумела успокоить девушку и в одно мгновение решить чью-то проблему, придавал происшествию некую исключительность. И потом, в этой девушке что-то было.
– Мадам. – Селин топталась в дверях. – Вы так добры. Вы и мистер Шелби Кинг. Вы замечательные люди.
– Мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. – Женевьева оторвала один лепесток.
Пока Селин убирала в гостиной, она отправилась в кабинет и достала из пачки денег в сейфе двести долларов. Затем положила их в конверт и подсунула под дверь маленькой комнатки горничной.
В этот момент зазвонил телефон.
– Мадам, это человек по фамилии месье Ренар.
– Месье Ренар? Я не знаю никакого месье… – Она вдруг замолчала. Le renard – лис… Очевидно, псевдоним, это и Селин ясно. Вероятно, проделки Гая Монтерея? Кому еще придет в голову нечто подобное?
– Мадам?
Судорожно сжимая горло, она взяла трубку.
– Привет, Женевьева. Я должен был убедиться, что с тобой все в порядке.
Вздох.
– Сейчас – да.
В мастерской витал запах дорогой кожи, дерева и пыли. Женевьева заметила низенький столик, поверхность которого была завалена листами бумаги, на них красовались карандашные эскизы туфель – расшитые кружевом туфли-лодочки, украшенные драгоценными камнями бальные туфли, туфли с вырезанными на их поверхности причудливыми узорами, туфли с кружевными завязками, обхватывающими невидимую ногу до колена, туфли с постепенно сужающимися носками и другие – с квадратными мысами, поражающие своей грубоватостью. Туфли с острыми высокими каблучками, с маленькими шариками вместо каблуков, туфли восточного типа, туфли, напоминающие башмаки рабочих на толстой деревянной подошве. На некоторых набросках было всего несколько линий, другие поражали замысловатостью, пестрели мазками краски – смелые желтые и оранжевые оттенки, нежные кремовые, насыщенные голубые. На некоторых эскизах были нацарапаны надписи, сделанные неразборчивым почерком.
Толстые карандаши с обкусанными концами и опилки были разбросаны среди беспорядка, а рядом стоял старый рассохшийся поддон с акварелью, несколькими валиками и заляпанными краской тряпками. Повсюду валялись небольшие лоскутки ткани – золотого атласа, зеленого шелка, темно-красного бархата, в котором она узнала материал, который он использовал для ее туфель. Обрывки старинных кружев, кусочки чего-то, что могло бы оказаться кожей черной антилопы, что-то еще, напоминающее оперение страуса. Ножницы с золотыми ручками и длинными остроконечными лезвиями.
– Ну и что скажешь? – спросил Закари. – Ты это ожидала увидеть?
– У меня такое чувство, словно я оказалась у тебя в голове.
Закари расхохотался.
– Ну и как тебе в ней нравится?
– Полный беспорядок, хотя, надо сказать, довольно приятный.
– Ты ведь знаешь, я никого сюда не пускаю.
– Спасибо, – ответила Женевьева. – За то, что впустил меня.
На стенах висело множество полок, заполненных разнообразными мелочами. Банка с пушистыми белыми гусиными перьями, несколько длинных серых перьев, по-видимому принадлежавших чайке, картонная коробочка, набитая крошечными желтыми утиными перышками, склеенными по бокам, безжизненное перо павлина. Крошечная бутылочка, заполненная камнями, интересно, бриллианты это или простые стекляшки? Другая бутылочка забита розовыми кристаллами, рядом – коробочка с изящными золотыми листьями. Баночка с маленькими белыми камешками, такие можно найти на морском берегу. Яркие краски всех оттенков радуги. Стеклянная колба с веществом, напоминающим ртуть.
– Я сожалею о том, что произошло на днях, – произнес Закари. – Я позволил себе вольность, а не должен был. Во всяком случае, не в общественном месте.
– Ты прощен, – откликнулась Женевьева. – По крайней мере, до тех пор, пока не сделаешь для меня новые туфли.
Его инструменты свисали с крюков: шила разных размеров, пинцеты, нечто, напоминающее кочергу, тесьма для измерения, несколько зловещих ножей для резки кожи. Листы кожи лежали в аккуратных стопках – коричневых, черных, красных. Под окном располагался верстак с тисками, его грубое дерево было испещрено рубцами и пятнами. На низкой скамеечке блестело несколько крюков рядом с катушками ниток и большими иголками.
– Тебе нужны от меня только туфли? – В его голосе прозвучали знакомые дразнящие нотки.
– А где ты их хранишь? – Женевьева огляделась. – Я имею в виду, туфли. Пары, которые ждут очереди. Пары, над которыми ты работаешь.
Закари указал на буфет, запертый на замок.
– Я не разбрасываю их где попало.
– А можно посмотреть?
Он метнул на нее испепеляющий взгляд.
Она посмотрела на ряд деревянных колодок, выставленных вдоль полки. Приблизилась и наобум выбрала один ряд. Сбоку виднелась крошечная надпись карандашом, она смогла разобрать имя Коко Шанель .
– Они все уникальны, – улыбнулся Закари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102