Так что теперь я старалась остаться с ним наедине, чтобы попросить его отправить письмо по почте. Он не сказал, сделает это или нет, но письмо для Триши взял.
– Я оставлю письмо на кухне, завтра, возьмите его пожалуйста и отправьте, – попросила я. Он молча выслушал меня.
На следующий день письма на месте не оказалось. Несколько недель я ждала Тришиного ответа, я знала, что как только та получит письмо, то сразу кинется писать мне. Но всякий раз, когда Лютер приезжал с почты, для меня ничего не было.
Однажды утром, когда Лютер принес дрова, я спросила его об этом.
– Какое письмо?
– То, что я оставляла, вы же видели, – настаивала я.
– Да, видел, но когда искал позже, его уже не было.
– Его не было?
Лютер ничего не ответил, зато я уже знала, что мое письмо в руках мисс Эмили. Гнев заставил меня оторваться от работы и броситься на поиски тетушки, которая большую часть дня потратила на чтение библии, на приготовление скупого обеда, на контроль за работой Лютера и заполнение платежных ведомостей. Бухгалтерию она разбирала в библиотеке, служившей ей офисом, за дубовым столом. Над ним висел огромный портрет ее отца, который, казалось, заглядывал к ней через плечо.
Когда я вошла, она сидела и заполняла счета, что-то вычисляя на бумажке. Возвышающиеся над столом плечи и голова напоминали скульптуру. Старинные часы громко тикали в углу. Огромное помещение тускло освещала единственная керосиновая лампа. Когда она услышала шаги, то подняла голову и уставилась на меня обведенными громадными тенями глазами. Брови вопросительно поднялись.
– Что ты хочешь? Не видишь, я занята?
– Я только хочу узнать, почему вы взяли письмо, которое я написала своей подруге, Трише?
– Какое письмо? – спросила тетушка, не моргнув и глазом.
Что говорить дальше я не знала. Мои глаза в нерешительности смотрели то на нее, то на портрет отца.
– Письмо, которое я оставила на кухне, около месяца назад. Лютер собирался забрать его и отправить по почте, – ответила я.
Мне казалось, что тетушка уже никогда не заговорит. Наконец она в упор посмотрела на меня и произнесла:
– Я выбросила его в мусор, это была записка одной из твоих городских подруг, которая, как и ты, я уверена, грешна.
В течение минуты я не могла ничего говорить. Как она могла сделать такое? Какое право она имеет ругать человека, с которым ни разу не встречалась? Не считает ли она себя единственным ангелом на этой грешной земле?
– Как вы смеете так говорить? Вы не знаете моих друзей. У вас нет никакого права выбрасывать письмо, – сорвалась я на крик.
– У меня нет такого права? – давясь смехом проговорила Эмили. – Конечно, я сделала так, – добавила она уже серьезно, – у меня есть право не пускать грех на порог этого дома. И я не буду заставлять Лютера тратить время на отправку твоей корреспонденции, – настаивала она.
– Но всего лишь одно письмо!
– Хватит одного слова, чтобы продать душу дьяволу. Запомни все, что я тебе говорила. Теперь иди, у меня есть важная работа, и я не могу впустую расходовать время.
– Вы относитесь ко мне как к заключенному, уголовнику, – закричала я.
– Только потому, Что ты уголовница, – спокойно объяснила она, – ты совершила одно из самых распространенных преступлений – вожделение, и теперь расплачиваешься за это, – тетушка вернулась к своим бумагам, – ты не понимаешь, почему тебя отправили сюда? Ты не должна никуда ходить, никто не должен тебя видеть, ты – обуза, бремя. Моя сестра отправила тебя на очищение, чтобы смыть позор. Ты живешь под моей крышей, питаешься моей едой и находишься в полной зависимости от моей заботы, поэтому ты будешь делать только то, что я разрешу, – голос Эмили постепенно становился громче и глубже.
Я смотрела на нее сверху вниз, я стояла – она сидела. Но все равно я не могла подавить дрожь в коленях, я почувствовала себя очень маленькой. Когда я выходила, перо уже скрипело в руках тетушки.
Я приостановилась возле двери в одну из комнат. За весь месяц я не смогла осмотреть весь дом, ограниченная пространством, отведенным мне тетушкой. Особенно меня манило западное крыло, где жили Эмили и Шарлотта. Но я знала, что в комнате, перед которой я остановилась, висит овальное зеркало. Это было единственное место на нижнем этаже, в котором было зеркало, оно, по мнению мисс Эмили, поощряет тщету и суету и в итоге приводит человека к греху.
– Нет необходимости смотреть на себя в зеркало, – сказала она в ответ на мою просьбу, – нужно просто блюсти себя в чистоте.
Я решилась нарушить пространственное табу, наложенное тетушкой, только потому, что она была занята работой в библиотеке. Мне хотелось увидеть, во что я превратилась, посмотреть на себя глазами других. Все это время я прожила без щетки, гребенки, кремов и макияжа. Мне хотелось вновь ощутить себя молодой девушкой, а не отшельницей, запертой в четырех стенах.
Медленно, сдерживая стук сердца, я вошла в комнату. Занавеси были открыты, но свет, проникающий сквозь мутные стекла, был тусклым. Я нашла керосиновую лампу и зажгла ее. Я приблизилась к зеркалу, ужас охватил меня при виде отражения.
Мои красивые волосы были грязны, спутаны в клубок, на щеках и лбу были следы сажи, синие глаза смотрели тускло и уныло, словно вся жизнь осталась позади. Я была бледна, лицо приобрело серый оттенок как у мисс Эмили. Я осмотрела свой живот. Мне казалось, что передо мной стоит странная незнакомка.
Я не могла вспомнить, когда последний раз пользовалась помадой, накладывала тени, а духи…, а одежда… Все исчезло, даже медальон, подаренный Михаэлем… все, что можно вспомнить. Может быть, Агнесса переслала вещи бабушке, а та распорядилась ими как и моей судьбой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89