Я пригладила пальцами волосы, при этом почувствовала, какие они грязные, и вышла из ванной.
Шарлотта сидела на кровати, сложив на коленях руки и улыбалась мне. Ее комплекция была мягче, чем у мисс Эмили, на щеках играл румянец.
– Вы бы лучше не тратили столько керосина, сказала она, – Эмили будет недовольна и не выдаст больше, – предупредила Шарлотта.
– Это ужасно, – закричала я, – оказаться в комнате без окон, с маленькой керосиновой лампой, да здесь еще и керосин нормирован!
Шарлотта с ужасом посмотрела на меня, ее глаза от удивления расширились, приложив палец ко рту, она покачала головой.
– Эмили считает, что расточительность – дорога в ад. Дьявол так заманивает нас в свои сети. Она считает это одним из самых больших недостатков. Так мне говорила Эмили.
– Но Эмили не права, я знаю, что она не права, – возразила я.
Шарлотта пристально посмотрела на меня, в ее глазах я прочла полное непонимание причин моего гнева. Внезапно ее лицо изменилось, и она напомнила мне маленькую девочку, решившую доверить тайну. Шарлотта посмотрела на дверь, нет ли за ней кого, и приблизилась ко мне.
– Где ты прятала всю ночь младенца?
– Младенца? Какого младенца?
– Младенец, – сказала она улыбаясь, – младенец кричал, и я пошла, чтобы дать ему молока, но когда добралась, он уже исчез.
– Исчез? Чей младенец? Я не слышала никакого младенца.
– Давай спустимся на нижний этаж, – сменила тему Шарлотта, – еда остынет, а Эмили обвинит во всем нас.
Она подошла к двери. Я выключила лампу, хотя, если бы она осталась гореть, трагедия не велика.
Я последовала за Шарлоттой. Она шла короткими, быстрыми шагами, когда спускалась по лестнице, ступала на каждую ступень, придерживая как гейша рукой платье.
Теперь сквозь окна просачивался скудный свет, и я могла рассмотреть дом лучше, чем вчера вечером. Я поняла, что это крыло не использовалось в течение ряда лет. Паутина висела на потолке, стенах и люстрах. По сторонам стояли дубовые скамьи, слишком неудобные, чтобы на них сидеть, и кресла, обтянутые материей, словно для сбора пыли. Через каждый ярд висели старинные картины, в основном южные классические пейзажи: хлопковые поля, плантатор, сидящий на большой белой скамье и осматривающий свои владения, портреты молодых женщин с зонтиками, разговаривающими с молодыми людьми на больших зеленых лужайках или возле пруда. В главном холле на стенах висели портреты предков Викторианской эпохи, женщины в темных одеждах, с волосами, убранными назад, неулыбчивые мужчины и строгие, явно позирующие дети. В конце холла стояли сломанные напольные часы без минутной стрелки. Когда мы достигли лестничного пролета, я увидела в противоположном конце коридора западного крыла мисс Эмили.
Коридор был более чистым и ярким, картины висели повсюду. Эта сторона, подумала я, лучше всего освещается солнцем. Почему я не живу здесь?
Шарлотта изредка останавливалась и оборачивалась, чтобы убедиться, что я не отстала. Бестолковая суета напоминала мне больницу, но что делать? Ведь Эмили отобрала у меня одежду, я бежала, стараясь не отстать от Шарлотты. Первая комната, куда мы вошли, оказалась столовой с длинным темным дубовым столом и десятью стульями. В центре лежал коричневый ковер, окна были огромными, помещение на редкость хорошо освещалось. Над столом висела огромная люстра. Под стать темному дубовому столу в углу стояли большие керамические фигуры, некоторые даже ценные.
– Пошли быстрее, – сказала Шарлотта.
Я последовала за ней на кухню. Она, наверное, была пристроена к зданию позже, но вместо водопроводного крана стоял ручной насос. Были там плита, шесть стульев по углам и множество железных горшков. Окна были завешены хлопковыми белыми занавесками. Холодильник был старинным, ледяным. На столе стояли ящики для посуды и хлеба. Мисс Эмили усердно трудилась в дальнем углу. В окно можно было разглядеть заднюю часть дома, вагончик для угля и старый сарай.
– Почти вовремя, – посмотрела на меня Эмили.
На ней было синее платье с высоким белым воротником, и черные из хорошей кожи ботинки. При дневном свете ее лицо казалось еще более одутловатым и желтым. Ее губы напоминали рот мертвеца. Глаза были серые, как у бабушки Катлер, но на узком лице они казались еще коварней и злее. Волосы были седыми и собраны в пучок.
– Без окна я не догадывалась, что наступило утро. Она откинула назад плечи как от удара.
– Ха, – ухмыльнулась тетка. – Я поставлю в твою комнату часы и лишу тебя повода опаздывать на работу.
– Работу?
– Конечно, работу, или ты думаешь, что приехала сюда отдыхать? Ты думаешь, что все обязаны тебя обслуживать?
– Я не думала… Я…
– Садись, приступим к трапезе, – скомандовала она.
Шарлотта мелено приблизилась к ней, опустив глаза, я села напротив.
– Тише, – Эмили опустила руки на стол. – Для всех сущих ныне, благодарим тебя, Отец Наш. Аминь.
– Аминь, – Шарлотта посмотрела на меня.
– Аминь, – ответила я.
– Приступим к еде.
Шарлотта приступила к трапезе, как только что научившаяся пользоваться столовыми приборами девочка.
Когда я отправила первую ложку овсяной каши в рот, меня чуть не стошнило. Каша была не только очень жидкой, но и не доваренной. Я никогда не ела настолько плохо приготовленной пищи, ни Шарлотта, ни мисс Эмили не замечали этого. Я огляделась, в надежде найти кусок пирога или сахар, но ничего не было.
– Что-нибудь не так? – спросила Эмили. Я часто ела овсянку, когда жила с папой и мамой Лонгчэмп, но они, по-моему, никогда не добавляли туда уксус.
– Здесь есть уксус? – спросила я.
– Да, – сказала Эмили. – Я добавляю уксус во все блюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89