Я пошла в ванную, чтобы помыться и почистить зубы. Мне не нравилось врать Трише, она была таким хорошим другом, с самого начала. При взгляде в зеркало я увидела лицо лгуньи. Я поняла, чем может обернуться счастье с Михаэлем. Какой поворот меня еще ждет? Как все иронично и мрачно! Я наконец нахожу любовь, счастье и безопасность и при этом делаю вещи, которые предрекала бабушка Катлер. Я расслабилась, возможно, вскоре Михаэль позволит открыть правду Трише. Я снова посмотрела в зеркало, чтобы хорошо изучить лицо живущей там девушки. Ее лицо было красным от пара, глаза блестели, я никогда не видела в них и доли властности. Да, действительно, я не смогу пойти на танцы с каким-нибудь глупым школьником, конечно, не по тем причинам, какие я открыла Трише, а потому что я открыла радость любви с опытным, взрослым человеком.
Мне были неприятны слова Михаэля, что он будет обращаться со мной как и с другими студентами. Действительно, я думала, что он будет даже более холоден и более формален со мной после вечера в его квартире. Михаэль перестанет называть меня Дон и перейдет на официальное Катлер. Всякий раз, когда мы будем случайно встречаться в коридорах, Михаэль тайком улыбнется, и быстро переведет взгляд на кого-нибудь другого, между нами возникнет напряжение.
В течение следующих нескольких недель Саттон ни разу не отослал Ричарда Тейлора во время наших индивидуальных занятий и, работая со мной, старался выглядеть еще старше. Он не дотрагивался до меня, не говорил ни о чем другом, кроме музыки. Михаэль всегда отпускал меня раньше, чем Ричарда, так что мы не пробыли наедине ни минуты. Я работала и ждала, когда маэстро снова захочет увидеться со мной. Я боялась надолго выходить из дому, чтобы не пропустить его звонка. Я знала, что если не я подойду к телефону, то он положит трубку. Триша стала очень подозрительной, потому что я не открывала новых деталей о своем друге.
– Ты не упоминала Алана в течение нескольких дней, – говорила она, – ты не выходила ни разу тайком поздним вечером, чтобы увидеться с ним. Он сбежал с другой женщиной?
– О, нет. У него просто много работы, – оправдывалась я, – и мы увидимся, как только он освободится.
Наконец однажды в полдень, после занятия по вокалу Михаэль попросил меня остаться. Мы стояли молча до тех пор, пока Ричард Тейлор не закрыл за собой дверь.
– Дон, – проговорил Михаэль, схватив меня за руки, – мы были так ужасно далеки в течение нескольких недель. Я знаю, ты думаешь, что я скотина и намеренно игнорирую тебя.
– Это беспокоило меня, – призналась я, – я боялась, ты решил, что я кому-нибудь открыла нашу тайну. Я надеялась вскоре переговорить с тобой, но меня останавливал страх подвергнуть тебя опасности в стенах школы.
– Я знаю, – ответил он, – ты была замечательна, – он быстро поцеловал меня в щеку и отошел. – Через несколько дней, после того как ты посетила мою квартиру, директор школы вызвал меня, и у нас состоялся разговор о моих методах работы. Мне показалось, что другие преподаватели что-то тайком нашептали ему. Я знаю. Это нормально – профессиональная реакция. Он критиковал меня весь вечер. Во что бы то ни стало я должен, по его словам, быть более формален в своих отношениях со студентами. Я думаю, нас кто-нибудь заметил в кафе, или Ричард что-то заподозрил и посчитал своим долгом сообщить. Естественно, я испугался опорочить тебя, и мне пришлось играть чужую роль. Я думаю, – он снова взял мои руки, – наблюдение за нами снято, и ты сможешь прийти сегодня вечером ко мне так, чтобы никто не знал, тайком.
– Хорошо, – ответила я, радуясь новому приглашению. Пока он собирал вещи, я придумывала новую ложь.
– Счастливо, приезжай в то же самое время, постарайся не разочаровать меня, – сказал Михаэль и ушел.
Я была возбуждена словами Михаэля, нашим предстоящим свиданием. Я не слышала ни слова из того, что говорили на других занятиях, и ненавидела занудные, медленно идущие часы. Единственной, кто заметил во мне перемены была мадам Стейчен, она так хлопнула крышкой фортепиано, что я подскочила с табурета.
– О чем вы думаете, вы что, не видите нот?! – закричала она.
– Извините, – спокойно ответила я.
– Нет! – вспыхнула она, глаза мадам стали красными от гнева. – Это не практика, это пустая трата времени. Я повторяю вам, что, не замечая примечаний, вы будете играть как ремесленник. Оторвите пальцы от души. Концентрация, концентрация и еще раз концентрация. О чем вы думаете во время игры?
– Ни о чем.
– Это не игра… Это ничто, просто набор звуков. Вы сконцентрируетесь, или мы впустую потратим время. – С каждым словом она ударяла пальцами по крышке фортепиано.
– Я буду концентрироваться, – мои глаза горели от слез.
– Начните сначала, освободите свой ум от всякой ерунды.
Она посмотрела на меня своими маленькими, круглыми как линзы глазами.
– Я не буду читать по вашему лицу, мне все ясно из музыки, что-то изнутри развращает вас и мешает играть. Остерегайтесь кого бы то ни было, – заявила она и отошла к стене.
Я медленно начала концентрироваться на игре, принуждая себя не думать о Михаэле. Мадам Стейчен не была счастлива, но достаточно удовлетворена, чтобы не опустить топор на мою голову в конце урока. Она стояла прямо, откинув голову назад, так что открывалась все еще красивая шея.
– Вы должны освободить свой ум, – говорила она медленно, подыскивая меткие слова, – или вы станете исполнителем, или художником, – глаза ее приобрели стальной оттенок. – Художником, – повторила она, – жизнь для работы, в этом основное отличие художника от исполнителя, которого не интересует ни творчество, ни красота, создаваемая им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89