Однако просто выпроводив сутягу, от него не отделаешься. Уже несколько дней спустя после того, как я занял стол моего бывшего коллеги, до меня донесся характерный звук колесиков сумки. Впрочем, и без его предупреждения я все равно бы догадался, кто ко мне пожаловал.
– Наконец вижу человеческое лицо в этой конторе! – трубным голосом возвестила она. – Вот, прошу, неоспоримые доказательства.
И с этими словами раздернула молнию сумки на колесиках.
– Минуточку, – попытался вразумить ее я, – прежде чем мы с вами перейдем к рассмотрению доказательств, прошу вас, взгляните, просто взгляните вот на эту гору дел у меня на столе. Чтобы вы, так сказать, представляли себе объем работы, с которой мне предстоит разобраться.
– Я по поводу моего дяди, – будто не слыша меня, объявила она.
– Ага. Понятно. И вы хотите его обвинить?
– Увольте! Он давным-давно умер.
– Мои соболезнования, – сказал я.
Лицо дамы оставалось каменным, и она ни слова не произнесла в ответ.
– Дядюшки Конрада, – уточнила она после паузы.
– Ага. Понятно. Дядюшки Конрада. По материнской линии? Или по отцовской?
– Естественно, по материнской. Иначе его фамилия была бы не Вольбюр, а Ратгебальд-Пинетти.
– Простите мою рассеянность, – извинился я, – я не сразу вас понял. Значит, дядя Конрад Вольбюр – брат вашей матери, урожденной Вольбюр.
Дама воссияла (продолжая пахнуть):
– Вижу, нашелся человек, который понимает меня.
– И вы желаете заявить на скончавшегося герра Конрада Вольбюра?
– Откуда? Впрочем, все детально написано в представленных мной бумагах.
– Не хотелось бы повторяться, но вы видите эту гору дел? Я только что вступил в должность и не имею возможности изучить сразу все.
– Но мое дело не терпит отлагательства. Разве оно не снабжено соответствующей пометкой? Хочется надеяться.
– Несомненно, однако я еще не успел разделаться и с другими, не менее важными и срочными делами.
– Хочу ходатайствовать перед вами, – от дамы, казалось, исходило свечение, и запах усилился, я даже вынужден был распахнуть окно, – о том, чтобы мое дело было отнесено к первоочередной категории срочности.
– Но посудите сами, ваш дядюшка умер. Неужели для него может иметь значение срочность?
– Он был убит, – шепотом выдавила она. – Зверски и подло убит.
– Мало хорошего, разумеется, – ответил я. – Несчастный Конрад Вольбюр.
– Что вы толкуете? Тоже мне несчастный! Самая настоящая гадина. Пропил два доходных дома, вместо того чтобы передать их в наследство. И свою жену, тетю Софи, бил смертным боем.
– Значит, поделом ему, если нашелся кто-то, кто отправил его на тот свет.
– И это говорите вы?! Прокурор?!
Голос дамы достиг диапазона сирены воздушной тревоги. Я тут же захлопнул окно.
– Я сказал это в частном порядке, – попытался оправдаться я. – Так что прошу меня извинить.
– Я все же считаю, – продолжала дама уже спокойнее, – что кем бы он ни был, все же должна восторжествовать справедливость.
– Говорите, его убили? И когда же? Недавно?
– Где там недавно. В 1922-м.
– А сегодня у нас, если не ошибаюсь, 1964-й?
– Представьте себе, я помню, – строго произнесла она.
– Тут надо вспомнить о сроке давности. Все же, знаете, более тридцати лет…
– На такое убийство срок давности не распространяется! – категорически заявила дама. – Не должен распространяться!
– А кто его убил?
– Разумеется, дядя!
– То есть он решил сам свести счеты с жизнью?
– Свести счеты с жизнью! Свести счеты с жизнью! Разумеется, нет. Он пал от руки другого дяди. Дяди Конрада.
– Простите. Но я что-то не улавливаю…
– Моего второго дяди Конрада, но по отцовской линии. Конрад Ратгебальд-Пинетти. Он и есть убийца.
– Согласитесь, все это очень странно. Стало быть, убийца и его жертва были тезками?
– Наконец начинаете понимать.
– Но ведь не так просто это понять.
– Могу я пояснить кое-что? Так вот, непросто, конечно. Думаю, для юриспруденции несущественно, были они тезками или нет.
– Были, говорите? – глуповато переспросил я.
– Разумеется, были.
– Иными словами, оба – покойники?
– Естественно. Я все в точности указала.
– Гм… Все это весьма осложняет дело, – ответил я. – Если оба поджариваются в аду…
– Что? – в ужасе переспросила она.
– Да ничего, – ответил я, стараясь быть невозмутимым. – Если один был, как вы изволили выразиться, гадиной, да вдобавок поколачивал жену, там ему самое место. Как и второму, за совершенное им убийство. Может, для пущей острастки им отведут один и тот же котел.
Я понимал, что играю с огнем, построив беседу таким образом. Но верно угадал своеобразие этой дамы. Она моей иронии не почувствовала, даже в ужас пришла на всякий случай.
– Как? Говорите, один и тот же котел? Невероятно! Разве такое допустимо? В конце концов, оба – близкие родственники…
Как вы понимаете, друзья, я понял, что преимущество на моей стороне. И тут меня осенило.
– Поскольку оба мертвы, – сказал я, – они вне нашей юрисдикции. Для точного установления факта их нахождения в аду, а также в разные ли котлы их поместили, или в один и тот же, вероятно, уместным будет обратиться к его преосвященству архиепископу.
Секунду или две дама молча смотрела на меня. Потом вскочила, подхватила свою передвижную суму с неоспоримыми доказательствами и, не попрощавшись, покинула кабинет.
Я снова распахнул окно. Прокуратура тогда располагалась на той же улице, что и епископат, по соседству, так сказать, через дом. Высунувшись в окно, я наблюдал, как фрау Ратгебальд-Пинетти – или как ее там, возможно, она все же успела побывать замужем – решительным шагом направилась к епископату, с грохотом волоча за собой сумку на колесиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119