Это напрямую связано с огрехами человеческой наблюдательности и ретроградным мышлением. Если уж испокон веку считалось так, если точно такого же мнения придерживались и некие авторитеты, то мысль устремляется за ними как железный гвоздь за магнитом. Именно так все и было в деле Глухоса.
Дитер Глухое, 48 лет, разведен, по профессии токарь, но на тот момент без определенных занятий и местожительства, не принадлежал к числу наших мандантов. Узо вышел на него случайно, будучи назначенным судом защитником.
Суд назначает защитника в случаях, когда обвиняемый не имеет возможности нанять себе адвоката, и в случаях так называемой вынужденной защиты, когда обвиняемый находится в следственном изоляторе или когда ему предъявлено обвинение в совершении особо тяжкого преступления – убийства, например. Именно этот вид преступления вменялся в вину Глухосу.
Короче говоря, Узо стал назначенным судом адвокатом Глухоса, но передал все бумаги мне, велев заниматься этим делом, и я посетил своего подзащитного в Штадельхаймской тюрьме. Дитер Глухос оказался довольно потрепанным жизнью субъектом отнюдь не блестящих умственных способностей; перво-наперво он выклянчил у меня сигарету и стал величать меня «герром доктором», хотя я сразу заявил ему, что таковым не являюсь – пока! – ибо нахожусь до некоторого времени в стажерах.
Он никого не убивал, точно не убивал, хныкал Глухое. «Дамочка уже лежала мертвая, когда я забрался в дом…» Проникновение в дом, то есть кражу со взломом или же попытку кражи со взломом – не стану утомлять вас юридическими тонкостями, здесь не заседание коллегии, – Глухое признавал безоговорочно.
– Дамочка уже была убита, – заявил мне он.
Под словом «дамочка» Глухое имел в виду к тому времени уже восьмидесятилетнюю Катарину Кнёпфмюллер, вдову, проживавшую в доме на тихой улочке в городском районе Нойхаузен. В том самом, который, как вам известно, вот уже на протяжении не одного десятилетия застраивается так называемыми «домами для поселенцев», как правило, одноэтажными постройками, расположенными иногда рядами, но чаще на некотором отдалении друг от друга и окруженными садиком. Каждый домик отличался от своего соседа, отчего район не превратился в безликий, и в ту пору его было трудно отличить от уютной деревеньки. Все там знали друг друга, или почти все. Существовали свои молочная и пекарня, чьи закоптившиеся от времени вывески украшали оленьи рога, а на стенах были развешаны игральные карты в рамках и под стеклом, снабженные письменными пояснениями, мол, такой-то герр срезал этими картами в скат в 1929 двух других господ, пережив, таким образом, свой звездный час.
Не бахвальства ради: число 1929 я только что изобрел. И все ради того, чтобы подчеркнуть, что с этим годом связано всеобщее обнищание, в том числе и этого района, населенного в основном, конечно же, не пролетариатом, но далеко не богатыми, а после 1929 года и вовсе нищими представителями мелкой буржуазии. Конечно, видневшиеся кое-где роскошные виллы, разбросанные по этому району и окруженные каменными стенами, в какой-то степени разнообразили его, привнося элемент респектабельности; здесь стоит упомянуть, в частности, замок Нимфенбург – тот придавал местности даже, пожалуй, некоторую царственность. И всё, повторяю, – деревня деревней. Город начинался тогда только с площади Роткройцплац, и если жителям случалось отправиться туда, они воспринимали это как поездку именно «в город».
Мне хорошо знаком этот район, потому как я сам обитал там целых два года, хотя это было гораздо позже, когда деревенский уклад уже был нарушен – город неумолимо подступал к Нойхаузену.
Вдова Кнепфмюллер проживала, как я уже говорил, в одном из домов для поселенцев, правда, несколько больших габаритов, нежели окружавшие его собратья, проживала одна в таком большом доме. Детей у нее никогда не было, а такой дом наверняка и строился из расчета на многодетные семьи, но судьбе не было угодно одарить ее потомством. Муж госпожи Кнепфмюллер, каменщик и владелец мелкого предприятия, уже давно умер. Фрау Кнепфмюллер, не имевшая никаких близких родственников, была женщиной добродушной, уважаемой соседями и всю жизнь прожила в этом и укладом, и внешним видом так походившем на деревню районе. Близких друзей у вдовы тоже не было, а уж о врагах и говорить не приходится. Не будучи богатой, она вполне сводила концы с концами, и среди соседей бытовало мнение, что денежки вдова Кнепфмюллер держит у себя в доме, не доверяя банкам и тому подобным финансовым учреждениям.
И вот эта милая особа однажды была обнаружена жестоко убитой. Она погибла от удара по голове тупым предметом типа молотка.
Труп был обнаружен лишь спустя пару недель, отчего было невозможно с точностью установить момент смерти. Результаты вскрытия показали следующее: две, возможно, три недели. Обнаружила тело сестра пастора прихода церкви Святой Терезии, которая вначале попыталась дозвониться до госпожи Кнепфмюллер, потом решила наведаться к ней лично, потому что фрау Кнепфмюллер уже дважды без предупреждения не посетила вечер для пожилых людей, устраивавшийся в приходе. Нередко бывает, что столь внезапное отсутствие ничего хорошего не предвещает, как сказала сестра пастора, поэтому, обеспокоенная, она решила проведать вдову Кнепфмюллер, и, как выяснилось, ее опасения оказались ненапрасными.
Краткости ради скажу: после того как сестра пастора несколько минут подряд безуспешно звонила в дверь дома, а продавщица из близлежащего газетного киоска пояснила, что, дескать, уже давно не видела хозяйку дома, женщина все же решила оповестить полицию, и прибывший наряд после недолгих колебаний взломал дверь и обнаружил труп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119