– И моя жена, – заговорил герр Гальцинг, – при всем добром ко мне отношении была до крайности раздосадована тем, что я позабыл книгу в вагоне поезда. Я рассказал ей завязку истории, но вот как и чем она завершилась, не имел возможности. Впрочем, такой возможности я бы не имел, даже если бы и не потерял книгу, потому что последние страницы, как я уже говорил, были из книги вырваны. Впрочем, моей супруге, с ее чутьем, воображением и пристрастием к детективным романам, думаю, не составило бы труда изобрести финал. Хотя, говоря по совести, сильно в этом сомневаюсь. Ладно, начало тоже можно было довольно легко угадать.
Вам знакомо такое слово, как dressman? Оно означает «манекенщик», если хотите, «фотомодель». В мужском роде, разумеется. Эти люди, вышагивая по помосту, демонстрируют нам то, что изобретают бездельники от так называемой высокой моды и выдают за одежду, которую нормальный человек на себя ни при каких обстоятельствах не наденет. Кроме того, манекенщики или фотомодели снимаются и для различных журналов в глянцевой обложке. Иногда я тоже проглядываю подобные издания, чтобы еще раз убедиться в том, сколько на свете вещей, которые мне и даром не нужны.
Манекенщика этого так и звали – dressman. Насколько я помню из книги. Не было у него ни имени, ни фамилии. Однако я все-таки в процессе рассказа не премину подобрать ему их. Или?… Как вы считаете?
– Может, есть смысл сделать это уже сейчас?
– Как вам покажется Хирнрисс? – предложил хозяин дома.
– А Куперц? Густав Куперц, – решил высказаться и герр Бесслер. – Понимаете, Хирнрисс – это как-то… Ну, как бы это выразиться… Слишком уж навязчиво, что ли… Слишком уж конкретно.
– Итак, Куперц, – решил герр Гальцинг. – Так вот, этот наш Куперц, как мне стало ясно из контекста, довольно долгое время был весьма популярной фотомоделью и манекенщиком. Не было газеты или журнала, где вы не наткнулись бы на его физиономию. Так, во всяком случае, утверждается в книге. Очень популярной была серия рекламных снимков, где Густав изображен в обнимку с медведем – оба рекламировали один сорт неплохого виски. Но потом случилось так, что внешность Густава перестала быть востребованной. Суммы, выплачиваемые ему, стремительно уменьшались, параллельно уменьшалось и количество заказов, а в последнее время они и вовсе иссякли… И вот Густав, холостяк Густав с замашками плейбоя, не привыкший считать деньги, оказался, как говорится, на мели. На момент начала повествования он занимал какую-то обшарпанную однокомнатную конуру. Вскочивший на левой щеке фурункул довершил процесс разрушения его прежде неотразимого имиджа – Густава всегда фотографировали с левой стороны, именно с левой, поскольку она была у него куда фотогеничнее правой. Короче говоря, Густав был на последнем издыхании.
И вот в одно зимнее утро – именно с этого места я и начал читать – припорошенный снежком Густав возвращается в свою тесную квартирку, за которую, кстати сказать, он не платил добрых пару месяцев, и надо же – по неосторожности разбивает только что принесенную им из дешевого супермаркета бутылку виски. Вопли отчаяния, проклятия, потом он, успокоившись, безучастно садится на диван и про себя произносит: «Говорят, шотландец, окажись он на моем месте, вылизал бы пол». Но Густав вылизывать пол не стал, а занялся подсчетом остававшейся у него наличности. И тут вынужден был чертыхнуться – вместо ожидаемых 27 марок 30 пфеннигов у него в кошельке осталось 26 марок 80 пфеннигов (дело происходило еще до перехода на евро). Где-то его обсчитали. И так хоть в петлю лезь, а тут еще такое. Как раз в этот момент в дверь позвонили…
Предыстория данного события также, должно быть, была описана на вырванных из книги первых двенадцати страницах, а именно то, что Густав приметил незнакомого мужчину, который, невзирая на погоду, околачивался неподалеку от его дома на противоположной стороне улицы. Густав невольно подошел к окну и выглянул. Мужчины не было. В дверь продолжали звонить. Густав не спешил отпирать. Потом неизвестный визитер перешел на стук, негромкий, вежливый – ни следа беспардонной напористости… Так стучат в дверь кабинета большого начальника. Наконец раздался голос:
– Откройте. Меня зовут Шпицхирн, прошу вас, откройте, я точно знаю, что вы дома.
Голос звучал мягко, чуть ли не умоляюще.
– Не бойтесь, – продолжал увещевать мужчина, – я вам ничего дурного не сделаю.
Помедлив, Густав все же решил открыть.
У дверей стоял мужчина, тот самый, который вот уже несколько дней торчал поблизости от дома. На голове у него было клетчатое кепи в английском стиле, его еще называют deerstalker. В таком обычно изображают Шерлока Холмса.
– Господин Шпицхирн в клетчатом кепи, – произнесла хозяйка дома. – По-моему, это даже не детективный роман, а юмористический. Если бы в нем появились какой-нибудь Берти Вустер, некий мистер Смит, дворецкий по имени Дживс или там лорд Блзндингс, могу спорить, что писал его Вудхаус.
– Ничего подобного. Да, определенный юмористический привкус, несомненно, присутствовал, и фамилия Шпицхирн на самом деле взята мной из книги. Запомнилась, и все, хотя память моя, должен признаться, уже давно не та, мне вообще многое из прочитанного в той книге запомнилось. Диалоги, например, я могу пересказать почти дословно.
– Именно по диалогам и можно судить, насколько хорош тот или иной роман, – вставил профессор Момзен, знавший толк в литературе.
– Да, – сказал герр Гальцинг, – и самый первый диалог звучал приблизительно так…
– Меня зовут Шпицхирн, – представился человек, стянув с головы припорошенное снегом кепи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119