– Именно. Именно так все и было.
– Известно ли вам, – решил огорошить его я, – что результаты вскрытия показали, что Корина была на четвертом месяце беременности?
Да простят меня мои слушатели, я до сих пор об этом умалчивал.
У Домана отвисла челюсть.
– Но это ведь… Нет-нет, разумеется, мне об этом ничего не было известно, – ответил он после паузы.
– Как долго вы знали Корину?
– Она пришла к нам, едва ей исполнилось восемнадцать. Мы принимаем только совершеннолетних. То есть без малого год назад.
Поблагодарив герра Домана, я откланялся.
А теперь – я слышу сигналы – пора перейти в гостиную. Жуть, да и только, вот что я вам скажу. Этот скрипичный квартет Бартока – настоящий Эверест. И все же не решиться ли нам взойти на него? Строго говоря, вам следовало бы позаботиться о более искусном альтисте, чем я.
– Но вы, – возразил герр Гальцинг, – вы даже Равеля одолели.
– Скорее, делал хорошую мину при плохой игре, – вздохнул земельный прокурор д-р Ф.
На этом заканчивается первая часть истории земельного прокурора д-ра Ф. о «Золотой осени».
Семнадцатый четверг земельного прокурора д-ра Ф., когда он продолжает рассказ о «Золотой осени»
– Я так до конца и не оправился от скрипичного квартета Бартока, который мы исполняли в тот четверг, – признался земельный прокурор д-р Ф.
– Но вы вопреки всему выдержали испытание, – сказала хозяйка дома.
– Вот именно, – согласился земельный прокурор, – именно «вопреки всему». И вышло еще хуже, чем с Равелем.
– Не любите Равеля?
– Напротив, напротив! – воскликнул д-р Ф. – Были в моей жизни периоды, когда мне казалось, что я не могу жить без музыки Равеля. Когда я никого, кроме него, слушать не мог. Мало композиторов, о которых я мог бы со всей ответственностью заявить, что знаю каждую их ноту. Кроме Брамса, это Равель. Но не Моцарт! И представить не могу подобного! Нет-нет, только не Моцарт. Согласен, Равель иногда кажется легковесным, и даже Брамс может таковым показаться. А что еще объединяет их? Думаю, есть нечто. И тот, и другой отвечают за каждую свою ноту, каждый звук выстрадан ими. Их музыка осенена самим Богом.
– Ну и что же было дальше с «Золотой осенью»?
Доктор Ф. откинулся на спинку кресла.
– Итак, отчим Корины оказался не очень-то словоохотлив, скорее, как выразились допрашивавшие его следователи, «из него клещами приходилось слово вытягивать». И хотя жизнь этого отчима – звали его, кстати, Хорст Унгерау – состояла главным образом из просиживания домашнего кресла, в котором он часами дымил самокрутками, визит полиции явно подпортил ему настроение, и он первым делом постарался' убедить следователей, что, дескать, ему нечего заявить им для протокола. Впрочем, о его отношении к государству и правоохранительным органам можно было судить уже по его библиотеке, если ею считать огромную кучу книг на полу у продавленного кресла. Названия их говорили о ярко выраженном антиавторитарном и антикапиталистическом складе ума хозяина. «С привкусом буддизма, – как предположил один из следователей, – о чем недвусмысленно свидетельствовал и наполнявший квартиру специфический запах».
Попытаюсь восстановить в памяти строки протокола этого допроса.
Следователь: Ваша дочь или, вернее, приемная дочь, то есть фройляйн Корина Кергль, была убита.
Унгерау: М-м-м, да…
Следователь: Она проживала вместе с вами и своей матерью?
Унгерау: Чего вы расспрашиваете, если вам все и так известно?
Следователь заявил допрашиваемому, и это известно мне со слов самого следователя, поскольку не стояло в протоколе, что, мол, известно не так уж и много.
Следователь: Когда вы в последний раз видели Корину?
Унгерау: Откуда мне помнить?…
Следователь: И вас не обеспокоило ее долгое отсутствие?
Унгерау: С чего бы это мне беспокоиться?
Следователь: И ее мать не беспокоилась?
Унгерау: Ее мать далеко отсюда.
Следователь: Что значит «далеко»?
Унгерау: На Кубе.
Следователь: Не понял.
Унгерау: И чего это в полицию одних глухих набирают? Говорю вам: на Кубе. Ее мать на Кубе. Поехала на Кубу. На остров Куба.
Следователь: Вот как? И давно?
Унгерау: С месяц тому.
Следователь: В отпуск?
Унгерау: Нет, на конгресс. Это так важно?
Следователь: Нет, я только к тому, что матери пока еще ничего не известно о случившемся, как я понимаю?
Унгерау: Откуда мне знать, что ей известно, а что нет?
И далее в том же духе. Бессмысленно было пытаться выяснить у этого субъекта хоть что-то, что могло бы представлять какую-то зацепку, с тем чтобы выстроить стройную картину, очертить круг подозреваемых и так далее. И следователь решил прекратить допрос, поскольку сама реакция Унгерау подводила к мысли, что и его не следовало исключать из числа подозреваемых. И наш следователь был не одинок в своих подозрениях, в особенности после того, как Доман поделился сомнениями насчет отношения отчима к падчерице.
Уже уходя, следователь поинтересовался у Унгерау, не знает ли тот, что Корина была на четвертом месяце беременности. На что Унгерау ответил:
– Не иначе как Фаби приложил руку.
– То есть Фаби – убийца? – не выдержал следователь.
– Я не об этом, я о том, что это от него она забеременела.
Вообще-то об упомянутом Фаби, то есть о Фабиане Хирщмюллере, мы были наслышаны, о нем сообщила в ходе допроса одна из коллег Корины, тоже участница телепередачи «Золотая осень». Фаби был приятелем Корины, их связь продолжалась уже несколько месяцев. О том, что Корина была беременна, ее коллега не знала.
Молодого человека допросили, причем я лично присутствовал на этом допросе. В конце концов и его нельзя было сбрасывать со счетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119