Надеясь на то, что самолет, рассыплется и обломки повредят другие машины, все бью и бью… Но цель угрожающе выросла в прицеле. Увлекся! Можно врезаться в «юнкере». Рывком вывожу «як» из пикирования.
Земля, кипящая огнем, переломилась, подо мной. Строя «юнкерсов» исчез — все пропало внизу. Мой самолет, задрав нос, на какое-то мгновение застыл. — ни вверх, ни вниз. Знаю, это равновесие сил. Момент — и, преодолев инерцию снижения, «як» метнется вверх. И тут раздался какой-то глухой взрыв, меня обдало жаром и заволокло чем-то горячим, серым… Не успел выйти из атаки и столкнулся с вражеским самолетом? Однако не чувствую удара, только нечем дышать, нестерпимо жжет лицо, горло, легкие… Сбит? Горю? Скорее прыгать! А позвоночник? Мне прыгать нельзя. Сжариться живым — тоже никакого желания. А если попаду к фашистам? Вспомнился капитан Гастелло, горящий самолет, колонна немцев… А куда я могу направить свою машину, когда ничего не вижу, только чувствую, что жарюсь в кабине.
Надежда на то, что позвоночник все же выдержит и я окажусь на своей территории (ветер снесет или еще что-нибудь такое случится), заставила действовать. Отстегиваю привязные ремни. Скорее из пекла! Пытаюсь открыть фонарь — ни с места. Что за черт! Снова пытаюсь — безрезультатно. Грохочу кулаком, дергаю руками — фонарь точно приварен к машине.
В кабине нестерпимо жарко. Неужели она станет для меня гробом и я не увижу больше ни земли, ни солнца? Что же случилось? Оглушая рассудок, охватывает какое-то отчаяние, страх. Ничего не соображая, со страшной силой ударяю головой по фонарю, пытаясь его проломить. Из глаз брызнули искры, и тут же все потухло. Я погрузился в какую-то мглу. Тело ослабло, руки опустились, как плети, Нет желания даже пошевелиться. Вялость, безразличие овладели мной. «Погибнешь», — нашептывает чуть тлеющее сознание. Но меня это уже не касается, я ко всему равнодушен. Тишина. Спокойная тишина. Хочется спать…
Меня кто-то трясет, щекочет, наконец, бьет больно по щекам. Я просыпаюсь и, защищаясь, закрываю лицо руками.
В глазах снова белесая пелена, по-прежнему что-то жжет лицо, горло. Значит, после попытки выломать головой фонарь я опомнился. Хватаюсь за ручку управления и нажимаю сектор газа, который и без того был в крайнем переднем положении. Все исправно, мотор работает, самолет послушен. Почему же я весь мокрый, меня жжет огнем, но пламени не видно? Дыма без огня не бывает. Снова бросаю управление. Я уверен, что правильно отрегулированный самолет будет лезть вверх, а мое вмешательство только нарушит его устойчивость.
После отчаянной попытки открыть фонарь и выброситься с парашютом мною овладело исключительное спокойствие. Очевидно, удар по голове ослабил остроту опасности. Я пытаюсь разглядеть кабину, но очки заволокло густым туманом.
Странное дело: почему нет запаха гари и бензина? Хочется освободиться от очков. Зная, что этого делать нельзя (огонь выжжет глаза), протираю стекла. На них подтеки. И я догадываюсь, что кабина заполнена не дымом, а паром. Значит, поврежден мотор и из него хлынула вода вместе с паром. Как только вся вода в радиаторе кончится, мое ослепление пройдет. Как я раньше не догадался об этом? Не зря самолеты с мотором водяного охлаждения называют самоварами.
Надежда всегда прибавляет сил. Я снова начинаю борьбу, пытаюсь открыть фонарь. Но он по-прежнему ни с места. Не могу понять почему.
Новая тревога: а вдруг пар не скоро выйдет из кабины? И вообще, куда я лечу? Может, к противнику? Бездействовать больше нельзя. Уклоняюсь от возможной очереди вражеских истребителей то вправо, то влево, разбалтываю самолет, а руками достаю пистолет.
Только бы не сбили! Сбросить фонарь! Во что бы то ни стало сбросить! Из-за него могу быть заживо погребенным.
Пистолет в руке. Стреляю. Стекло фонаря продырявлено, и оно растрескалось. Стволом ТТ выбиваю осколки. Пар разом улетучился, выхваченный потоком воздуха. Но меня тут же снова ослепило. По мне стреляют? Движимый профессиональной привычкой самозащиты, резко давлю левой ногой на педаль управления. Самолет бросило в сторону. Я круто продолжаю вращать машину, уклоняясь от огня противника. Что же такое? Кругом никого. Вовсю сияет полуденное солнце. Небо чистое. А внизу лучатся своей белизной кучевые облака. Вот это да! Стало радостно и вольготно: принял солнце за вражеский огонь. Бывает, и ошибки радуют. Да еще как!
Урок регулирования самолета, полученный в первом воздушном бою на Халхин-Голе, второй раз спас мне жизнь. Меня вынесло через облака на большую высоту. Теперь не так важно, где нахожусь — над своей или над вражеской территорией. Отсюда могу и с остановленным мотором спланировать километров на пятьдесят.
Чтобы не тратить зря времени на рассматривание компаса, который после вращения самолета все еще не установился, беру по солнцу направление на свою территорию. Теперь уверен: если не удастся восстановить ориентировку, сумею сесть в поле на своей земле. А выпрыгнуть с парашютом через разбитый фонарь можно в любой момент.
Мотор все еще работает и без воды. Правда, чувствуется уже гарь, но лететь можно. Смотрю вниз, стараюсь через просветы определить местонахождение. Яркое солнце, белизна облаков ослепляют, и на земле ничего нельзя разглядеть. Далеко сзади и ниже замечаю несколько крутящихся истребителей. Наверное, продолжается еще тот бой, из которого я вышел подбитым.
Прошло минуты две. Мотор чихнул и перестал тянуть. Запах гари усилился. Остановился винт. Самолет круто пошел вниз. А что ждет меня там? Как назло, навстречу вынырнула из тучи пара «мессершмиттов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124