Я развернул записку, вслух прочел:
— «Срочно приди ко мне или позвони. Гугашин». — Я узнал знакомую закорючку — так расписывался наш командир эскадрильи.
— Что там у тебя? — спросила Валя, не отходя от зеркала. — Может быть, Василий Васильевич приглашает нас в гости?
— Скорее всего, насчет лагерей.
Она напевала новую песенку про Катюшу, а я, сбросив гимнастерку, направился в ванную, как вдруг раздался резкий телефонный звонок.
Я взял трубку.
— Ты где пропадал, комиссар? — раздался голос Гугатина. — Собирайся скорее: наша эскадрилья едет на войну. Через пятнадцать минут отправляемся на вокзал.
Я чуть было не выпалил: «Этим не шутят», но спохватился: действительно, какие тут шутки! Командир эскадрильи произнес то, к чему, как мне казалось, я всегда был готов. И я с тревожной радостью протянул:
— Ну-у… А куда?
— Не знаю. Собирайся быстрее. Машины уже выехали из гаража, будут ждать около дома. — И Василий Васильевич повесил трубку.
— Валечка! Собирай вещи!.. Едем на войну! Она сразу как-то обмякла, румянец схлынул с лица. Тихо проговорила:
— На войну… А я?.. — Порывисто, не желая слышать ничего другого, воскликнула: — Значит, и я с тобой!
— Валя, все жены остаются. Ты тоже останешься здесь. — Я говорил торопливо, больше всего опасаясь ее расспросов: — Едет одна эскадрилья… Только, пожалуйста, не расстраивайся, лучше помоги мне собраться. Через несколько минут мы отправляемся.
Первая догадка — в Китай! Но в Китай подразделениями не уезжали. И я не знал случая, чтобы туда посылали, предварительно не побеседовав, не спросив о желании. Нет, тут что-то другое. Я вспомнил, как в прошлом году была приведена в готовность вся авиация, чтобы вступиться за Чехословакию, защитить ее от агрессии фашистской Германии. Но сейчас отправляется только одна эскадрилья.
Раз посылают — значит, надо.
Сборы были недолгими.
— Меховой комбинезон не возьму, теперь не зима. — И я отбросил его в сторону.
За комбинезоном полетели меховые унты и другие теплые вещи, которые также решил не брать. Вытащив из-под кровати чемодан, называемый «тревожным», уложил в него летный шлем с очками и перчатками, меховой жилет, шерстяной свитер и с усилием закрыл. Реглан взял на руку.
— Ну, Валечка! Я готов! Валя нерешительно спросила:
— Арсений, но куда ты едешь? Ведь войны-то еще нигде нет.
— Пока не известно куда.
— Может, ты не хочешь мне сказать? Или нельзя говорить? Но наверно, это же не секрет для жены, куда уезжает ее муж? Ведь война не может быть государственной тайной, ее нельзя утаить!
— Валечка, дорогая, поверь, я действительно не знаю! Как только будет хоть что-нибудь известно, я сразу тебе напишу…
Что-то особенное хотел я ей сказать, но ничего не смог выдавить из себя. Она порывистым движением обхватила мою шею, закрыла глаза, застыла.
Никогда она не была так близка мне и дорога…
Все думали — поедем на запад: фашистская Германия начала захватническое шествие по Европе. Однако мчались мы на восток. Считали — в Китай. Там наши летчики-добровольцы помогали китайскому народу воевать с японскими оккупантами. Но вот проехали и ту станцию, с которой сворачивали поезда, следующие к китайской границе.
Командир эскадрильи капитан Гугашин и я, комиссар, старший политрук, разместились в двухместном купе. Василий Васильевич — летчик бывалый, опытный и физически сильный. По характеру прям и вместе с тем сложен и противоречив. И сейчас, когда стало ясно, что мы направляемся не в Китай, он спросил:
— Комиссар, почему с нами в прятки играют? Почему везут в неизвестность?
— Я знаю не больше тебя.
— Странно…
И тут же не без упрека спросил меня:
— А когда ты станешь настоящим истребителем?
— Ты летаешь чуть ли не полтора десятка лет, а я в строевой части еще и года не прослужил, — сказал я ему.
— Дело здесь не в годах, — самоуверенно заявил Василий Васильевич, — а в человеке, в его природе.
— В таланте, хочешь сказать?
— Конечно!
Поглаживая свою русую, изрядно поредевшую шевелюру, Василий Васильевич благодушно разглагольствовал:
— Комиссаром быть проще, чем настоящим истребителем. Изучил историю, современную политику, общих знаний побольше, отрепетировал язык, чтобы хорошо говорить, — и комиссар готов. Из меня политработник не получится: нет терпения изучать науки. А без них нет комиссара. Ты же специально учился на курсах комиссарских.
— А летчик без науки разве может быть? — спросил я.
— Технические науки проще. А у нас, в авиации, их все можно увидеть и даже руками пощупать. Техника есть техника.
Слушая Василия Васильевича, я вспомнил, как он показал свою виртуозность в пилотировании. Тогда он только что прибыл к нам. У многих летчиков было мнение, что истребитель И-16 очень строг в управлении и может на любой высоте и скорости непроизвольно свалиться в штопор. Гугашин с этим не согласился. Этот самолет, в отличие от предшествующих, послушен воле человека. Только И-16 любит, чтобы его хорошо понимали. Тогда он готов делать все безотказно. Летчик не может жить в дружбе с самолетом, если он не постиг как следует его нрав.
И вот каким образом он подтвердил свои слова. Набрал над центром аэродрома такую высоту, какая нужна была для выполнения тринадцати витков штопора. Весь аэродром замер, когда его самолет с быстротой вращения, едва позволявшей вести отсчет, без единой попытки к выходу, стал выписывать вертикально к земле виток за витком. Семь, десять, двенадцать… Казалось, катастрофа неизбежна. Но умелая рука вовремя прекратила головокружительное вращение самолета на тринадцатом витке и на высоте метров пяти вывела машину в горизонтальное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124