чтобы он навсегда почувствовал ответственность не только за себя, но и за товарищей? Обыкновенное взыскание согласно уставу — выговор, арест, — как мне казалось, мало поможет. И тут у меня возникла мысль.
— Отстраняю вас от полетов, — сказал я коротко и тихо, Лазарев побледнел, остановился и растерянно заморгал белесыми ресницами.
— Как это — отстраняете от полетов? — с трудом выдавил он из себя и попятился, словно на него наползало что-то тяжелое. — Не доверяете?
— Понимайте, как хотите.
— Значит, мне не летать?
— Идите с аэродрома на квартиру и подумайте. А через недельку поговорим…
К концу ноября на полпути от Житомира к Киеву враг был остановлен, и полк после пяти месяцев боев выводился на переформирование. За это время мы должны получить новые самолеты Як-9Д с большой дальностью полета, освоить их и ввести в боевой строй молодых летчиков.
За самолетами пока улетело десять человек. Из нашей эскадрильи — Кустов и Априданидзе. Правда, у Кустова с Люсей на Новый год была назначена свадьба. Ему предлагали остаться в Киеве. Но он отказался, заявив, что личные дела не должны влиять на службу.
Сразу же после отлета десятки в командировку остальные получили новые истребители и приступили к учебным полетам.
22 декабря — самый короткий день в году. Накануне синоптики обещали летную погоду. Чтобы не терять ни минуты светлого времени, мы рано приехали на аэродром. За городом розовело чистое небо, но, когда на КП уточнили задание и снова вышли на улицу, заря не наливалась румянцем, а блекла и, словно обессилев, вскоре совсем потухла в быстро образовавшемся тумане. Густой, белый, он, словно молоко, разлился по Днепру, затопив берега, Киев, аэродром. Нигде ни звука. Все, казалось, вымерло. Люди двигались молча, настороженно.
Делать нечего, пришлось идти в комнату отдыха. Время тянулось медленно. Одни лежали на нарах и вели неторопливые разговоры обо всем, что придет в голову. Другие читали, сочиняли письма. Вдруг дверь с грохотом открылась. На пороге стоял позеленевший, с искаженным лицом командир полка.
— Кустов и Априданидзе погибли, — хрипло выдавил он из себя. — Они летели сюда из Прилук.
Никто не произнес ни слова, так ошеломило это страшное известие. Напряженное молчание и неподвижность. Сознание никак не хочет принимать слышимое за действительность. Очевидно, в горе есть предел веры словам. Мы вопросительно глядим на командира полка, надеясь, что произошло какое-то недоразумение, ошибка но сейчас все прояснится. Василяка с досадным удивлением смотрит на нас. Он не понимает, что означает наше молчание.
— Что вы уставились на меня? Не ясно, что произошло?
Группа офицеров немедленно выехала на место происшествия. Тумана уже не было. Облака плыли высоко, установилась хорошая видимость. Как-то не верилось, что час назад в метре от себя ничего нельзя было разглядеть.
Катастрофа произошла километрах в двадцати восточнее Киева, у деревни Гора. На широком поле, слегка запорошенном снегом, мы еще издалека заметили разбитые самолеты. Около них толпились деревенские ребятишки.
Среди обломков нашли двое самолетных часов. Их стрелки остановились на одиннадцати часах пятнадцати минутах. В народе есть обычай: умрет человек — в доме останавливают часы, как бы этим разделяя время на жизнь и смерть. И здесь стрелки, словно следуя этой традиции, с точностью хронометра зафиксировали этот трагический момент…
Комиссия, расследуя катастрофу, установила, что утром Киев сообщил о хорошей погоде и передал, чтобы готовились к перелету. Все десять летчиков уже получили команду разойтись по машинам и ждать сигнала к запуску моторов. Однако перелет отложили: над Днепром и Киевом образовался туман. Надо было подождать, пока он рассеется.
В юности иногда труднее ждать, чем идти на риск. И Кустов, выскочив из кабины, пошел к старшему группы и чистосердечно поведал ему о готовящейся свадьбе, о том, что ему необходимо быть в Киеве.
— Нельзя же: туман.
Над аэродромом в Прилуках стояла высокая облачность, но видимость была хорошая. И Кустов сказал:
— Если аэродром Жуляны будет закрыт и сесть нельзя, то мы с Априданидзе возвратимся сюда. Бензина на наших «яках» хватит пять раз слетать в Киев и обратно в Прилуки.
Старший группы махнул рукой:
— Тогда давайте, летите.
И они полетели. На маршруте облачность стала понижаться.
Летчики тоже снизились и летели, прижимаясь к земле. Кустов предупредил напарника: «Если погода ухудшится — пойдем назад». Но облачность не понижалась, она предательски разом слилась с полосой тумана. Этого подвоха летчики не заметили и, вскочив в него, сразу потеряли всякую видимость. Вверх уйти не решились: не были подготовлены для полетов в облаках, хотели глазами ухватиться за землю. Но туман был так густ, что самолеты врезались в землю раньше, чем летчики увидели ее.
«Расцветали яблони и груши…»
Два месяца учебы позади. Молодые летчики введены в строй. Полк снова начал боевую работу.
Шло успешное освобождение Правобережной Украины. С особым упорством враг цеплялся за берег Днепра южнее Киева, в районе Корсунь-Шевченковского. Здесь группировка, словно аппендикс, протянулась к реке. В начале февраля 1944 года встречными ударами нашего и 2-го Украинского фронтов этот «слепой отросток» был отсечен. Гитлеровцы, пытаясь организовать снабжение войск по воздуху, подбросили много транспортной авиации. Перед летчиками встала задача блокировать с неба корсунь-шевченковский котел, уничтожая самолеты врага в воздухе и на земле.
Летное поле Скоморохи под Житомиром. Полк готовился сопровождать штурмовиков, наносящих удар по аэродрому у Винницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124