Вечером, через неделю после кончины Ильина, потянуло с запада. Головнин каждое утро и вечером выходил на шканцы, посматривал на далекие горы, окутанные облаками, окидывал цепким взглядом стоявшие вокруг ощетинившиеся жерлами орудий линкоры и фрегаты. «Слава Богу, паруса у всех подобраны, а на „Резонабле“ и отвязаны, а ветерок набирает силу».
К борту подошла шлюпка, английский офицер передал приглашение командора Роулея:
— Завтра начальник колонии устраивает обед по случаю дня рождения короля Английского. Командор просит вас и ваших офицеров принять участие.
— Передайте, что непременно будем, — чертыхнувшись про себя, поблагодарил Головнин и, вдруг повеселев, пошел в каюту к Рикорду.
— Значит так, завтра бери мичманов и отправляйся на обед. Про меня извинишься, скажешь, захворал. Вам засветло быть на шлюпе. Нам этот пикник на руку…
Утром, едва рассвело, Головнин вышел на палубу. Со стороны Столовой горы шквалами гнало чередой темные тучи, пробрызгивал дождь. «То, что потребно», — подумал он.
Как только шлюпка с офицерами отвалила от борта, командир собрал весь экипаж в жилой палубе.
Полсотни глаз устремились на своего вожака. За минувший год никто из команды ни разу не роптал, каждый старался помочь друг другу, подбодрить словом, подставить плечо товарищу в трудную минуту, поделиться неприхотливой снедью.
— Братцы, — начал Головнин, заложив руки за спину, медленно расхаживая от борта к борту, — нынче в ночь «Диана» в путь, предписанный нам государем императором, отправляется. Вкруг нас недруги, потому должны мы делать дело сторожко. Сейчас в день, на верхнюю палубу никому кроме вахтенного носа не высовывать. Трубочки курить по очереди. Парусникам разнести паруса, уложить внизу подле люков в готовности. Мачтовым матросам изготовить реи и стеньги. Как стемнеет, враз без сутолоки и шума поставим стакселя, обрубим якорные канаты и с Божьей помощью пойдем на выход.
Командир остановился посредине палубы, широко расставил ноги, обвел взглядом притихших матросов.
— Как с рейда вытянемся, самая от нас, братцы, сноровка потребуется. Стеньги выстреливать, реи подымать, все паруса, нашу надежду, распускать. А там, Бог даст, в океан лихо пойдем.
Везение и удача, если можно сказать, ладны лишь к умельству в придачу. «Диане» повезло изначально, потому что весь экипаж, от командира до последнего матроса второй статьи, самозабвенно, до пота и крови в ладонях, действовал слаженно, искусно, на одном дыхании…
Едва над бушпритом затрепетали белоснежные стаксели, на соседнем судне тревожно засвистели дудки, на палубе замелькали фигуры людей. Кто-то схватил рупор, кричал что-то с кормы на флагманский корабль. Но ветер относил слова, и, видимо, там не сразу разобрались в чем дело. По крайней мере, пока «Диана» ловко лавировала, пробираясь среди стоявших на рейде судов, никаких признаков явной погони зорко следивший за обстановкой командир не усмотрел, а подвиг команды он запечатлел красочно. «На шлюпе во все время была сохраняемая глубокая тишина; коль скоро мы миновали все суда, тогда, спустись в проход, в ту же минуту начали поднимать брамстеньги и привязывать паруса; офицеры, гардемарины, унтер-офицеры и рядовые — все работали до одного на марсах и реях. В два часа они успели, невзирая на крепкий ветер, дождь и на темноту ночи привязать фок-, гротмарсели и поставить их; выстрелить брам-стеньги на места, поднять брам-реи и брамсели поставить; поднять на свое место лисель-спирты, продеть все лисельные снасти и изготовить лисели так, что если бы ветер позволил, то мы могли бы вдруг поставить все паруса. В 10 часов вечера мы были в открытом океане. Таким образом кончилось наше задержание, или лучше сказать, наш арест на мысе Доброй Надежды, продолжавшийся один год и 25 дней».
Все обнимали друг друга, целовались, не скрывая слез. При лунном свете штурман умудрился запеленговать мыс Доброй Надежды:
— До мыса пяток миль, господин капитан! — радостно Доложил он командиру.
Головнин вздохнул полной грудью, обвел взглядом стоявших рядом офицеров.
— На румб зюйд!
Командир весело подмигнул Рикорду.
— Распорядитесь, господин лейтенант, всей команде по две чарки!
Крикнул вестового денщика Ивашку:
— Тащи в кают-компанию по бутылке рома на каждого! Потом глянул на поджавшего губы вахтенного Мура.
— А вы, Федор Федорович, не печальтесь, свое наверстаете после вахты.
Штурман нагнулся к компасу, взял последний пеленг на тающий в темноте мыс, помахал ладонью.
— Прощай, Надежда! Для кого как, а для нас ты службу сослужила недобрую…
Через два океана в Америку
Задолго до побега Головнин определил маршрут дальнейшего плавания.
— Генерально нам наперво уйти от возможной погони, — делился он своими замыслами с Рикордом, — для того спустимся к югу, пойдем нехоженым путем к Новой Голландии, — он чертил курс на карте, — обогнем ее с юга, повернем к северу, оставим Новую Зеландию справа и прямиком к Новым Гебридам.
Рикорд, кажется, уловил задумку командира.
— Никак Василий Михалыч, куковы места надумал проведать?
— А ведь угадал, черт-те что, — засмеялся Головнин, — есть такой грех. Со времен гардемаринских мечтаю. — Командир согнал улыбку. — Сперва добраться надобно, не говори гоп, покуда не перепрыгнул. А на Камчатку нам надобно добраться до зимы, покамест Авачинская бухта не замерзла.
Первые два дня прошли относительно спокойно, командир вздремнул перед обедом, но его разбудил встревоженный Рикорд.
— Никак фрегат на горизонте!
Через минуту Головнин карабкался по вантам на фор-салинг. Прямо по курсу виднелось большое трехмачтовое судно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161