Оказывается, нелюбовь к завоевателям не только у прекрасной половины, «большая половина жителей обоего пола терпеть не могут англичан и всегда готовы им вредить, коль скоро имеют удобный случай. Смеяться насчет английской гордости они почитают большим для себя удовольствием. Я несколько раз слышал, с каким восторгом голландцы рассказывали мне, что в обществе англичан за обедом целый час ничего более не услышишь, как беспрестанное повторение: передайте сюда бутылку! передайте туда бутылку! доколе, наконец, бутылка своим скорым обращением не вскружит им голов, и тогда весь стол заговорит вдруг. Один кричит: „Этот голландец очень ученый, прекрасный человек, настоящий англичанин!“, другой повторяет „У такого-то голландца дочь отменно умна и редкая красавица, словом сказать, совершенная англичанка!“ Иной опять говорит: „Такойто голландский офицер защищал себя чрезвычайно храбро, как бы он был англичанин!“ Надобно беспристрастно сказать, что капские колонисты имеют причину и право смеяться над англичанами и ненавидеть их».
Всюду, где позволяла обстановка, проникало любопытное око мореходца. Заглянул он, будучи с офицерами в Капштадте, в городскую библиотеку. На полках чинно стояли французские, голландские, немецкие томики строго по размеру книг, а не по авторам и содержанию. На столе библиотекаря лежала огромная книга для записи выдаваемых книг читателям. Головнин полистал ее. За два десятка лет «капштатская публика прочитала 87 книг»…
Как видно, не давал себе покоя капитан «Дианы», терзая себя пристрастными исканиями в далекой от России африканской прерии, пытаясь хоть на время забыться и отвлечься от тягостной безысходности плена…
В южном полушарии вступило в свои права лето, и с его приходом немного воспрянули люди на шлюпе.
— Пора готовить шлюп к походу, — объявил офицерам Головнин, — по срокам со дня на день должно поступить повеление Адмиралтейства.
Командир приказал вооружить рангоут, поднять на место стеньги, реи, подвязать паруса. Квартирмейстеры придирчиво проверяли рангоут, конопатили кое-где палубу после зимней непогоды. Командир послал на берег к знакомому купцу Мура.
— Поезжайте к Тому, Федор Федорович, подрядите, как положено по всей форме, через таможню, мясо, зелень, овощи, крупу, муку.
— Приспело давно время оказии из Англии прибыть с мнением о судьбе нашей, — сказал как-то в кают-компании Рикорд, загибая пальцы, — седьмой месяц пошел, как Роулей запросил Адмиралтейство.
На другой день в полдень на шлюп прибыл офицер из Капштадта. Вся команда высыпала на палубу, провожая взглядами гонца, который, протягивая конверт, доложил командиру.
— Вам, сэр, письмо от вице-адмирала Барти.
Отдав письмо, офицер тут же удалился, а Головнин, не сходя с места, тут же распечатал конверт.
Рядом, томясь, переминался с ноги на ногу Рикорд. Лицо командира по мере чтения оставалось спокойным, но Рикорд заметил, как напряженно сдвинул он брови.
— Полюбуйся, Петр Иваныч, чем Барти нас потчует, — разочарованно произнес командир, протягивая бумагу Рикорду, — ни ответа ни привета из Лондона.
Рикорд в минуту пробежал глазами короткую записку. Барти сообщал, что в Столовую бухту пришел с конвоем шлюп «Ресгорс», но каких-либо бумаг из Лондона не поступило.
— Буза какая-то затевается, съезжу-ка я самолично к адмиралу, — не без горечи сказал Головнин.
Барти, как всегда подтянутый, на этот раз встретил командира «Дианы» сдержанно. Не отводя взгляда стеклянно-холодных серых глаз, отчеканил:
— Адмиралтейство, видимо, не считает нужным вмешиваться, у него забот хватает с Наполеоном.
Таких людей, как Барти, хлестко и метко запечатлел русский поэт:
Двух древностей исток соленый:
Соль слез и соль воды морской.
Стихии искони бездонны,
— Два моря горечи одной.

Влажноидущий из столетий
Туман Британии, — обман:
Есть сухость глаз, и сухость речи
И сухость сути англичан.

Великолепье фарисейства
И лицемерье бритых лиц…
Головнин также смотрел в упор, стараясь разгадать в глазах адмирала истину. «Быть может, ты получил не только ответ, но и совет, как не уронить престиж лордов, а меня все-таки удержать в плену».
Барти между тем, как бы оправдываясь, пояснил, что вот и на запрос командора Роулея Лондон до сих пор ответа не дал.
Но Головнин смотрел уже мимо адмирала, слушал его машинально, пропуская все это мимо ушей, и, когда тот кончил, молча откланялся и ушел.
Всю дорогу, до самого трапа у шлюпа, Головнин размышлял и встретившему его Рикорду коротко бросил:
— Пойдем, поговорить надобно.
Изложив коротко разговор с Барти, командир подвел итоги.
— Положение наше нынче мне ясно, англичане будут держать нас до скончания войны. Посему, как мы говорим, начнем, не откладывая, приуготавливаться к уходу.
Рикорд добавил:
— Я без тебя намеками с офицерами и гардемаринами обговаривал, они только и ждут команды.
— Все удачно покуда складывается. Стеньги и паруса у нас на месте, провизию купили. Воды только набрать в бочки да расплатиться с кредиторами за провизию.
— Денег-то на исходе.
— Покуда для расчета наскребем… Команде об уходе ни слова, да и офицерам лишнее не сказывай.
Но шила в мешке не утаишь. То и дело на берег отправляли шлюпки с бочками за водой, на верхней палубе застучали конопатчики мушкелями, матросы обтягивали ванты, возились у бушприта, ремонтировали баллер руля. Служивые с хитрецой пересмеивались:
— Знамо, не для парада прихорашиваемся.
— Надоело среди аглицких небо коптить.
— Нагостились вдоволь, ракушками обросли. Видимо, оживление на шлюпе не осталось незамеченным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161