— Прошу, ваше сиятельство, доложить при случае их императорскому величеству сию записку.
— О желании воспитанника лицея Матюшкина определиться в Морскую экспедицию, — вслух прочитал Головнин заголовок.
«Воспитанник лицея Матюшкин с самих юных лет имел страстное желание путешествовать морем. И поныне желание сие в нем весьма живо, так, что он высшей степенью своего щастия поставил бы, если б мог быть отправлен с какою либо морскою экспедициею».
Директор обстоятельно излагал суть дела и не скупился на похвалы своему любимцу. «На удовлетворение сего желания его ныне есть возможность, если б он быть мог определен в каком либо звании при капитане Головнине, который отправляется, как известно, в Северо-Американские наши колонии. Матюшкин пишет и изъясняется свободно на трех языках, а потому мог бы быть употреблен к письмоводству; сверх того оказал он весьма хорошие успехи в математических и вообще во всех науках в курс императорского лицея входящих. Он занимался несколько естественною историей и рисует изрядно. К сим качествам Матюшкин соединяет отличное поведение и прилежание, так что при страсти его к морской жизни и при твердости характера его нет сомнений, что он в избираемом им роде жизни полезен будет».
После окончания лицея все выпускники получили соответствующий чин на государственной службе. Отныне их судьбой распоряжалось государство во главе с монархом.
Александр I избегал четких, однозначных решений. Бегло скользнув по записке Энгельгардта, он витиевато черкнул: «Снестись с министром морским и ежели согласен, то определить».
В день выпуска, 9 июня, царю представили каждого воспитанника. Потом бывшие лицеисты в присутствии царской семьи пропели прощальную песню, сочиненную Дельвигом.
Шесть лет промчались, как мечтанье…
Обнявшись, последний раз бродили по тенистым аллеям Царского парка, обходили знакомыми тропинками зеркальные пруды.
На следующий день лицей опустел. Остался ждать своего исхода один Матюшкин. Собственно и ехать ему было некуда. Но он не унывал. «Я вознагражден тем, — писал он в тот день в Москву, своему сердечному приятелю Сергею Сазановичу, — что директор наш Е. А. Энгельгардт, о котором я писал тебе уже несколько раз, обещал доставить мне случай сделать морское путешествие.
Капитан Головнин отправляется на фрегате «Камчатка» в путешествие кругом света, и я надеюсь, почти уверен, итти с ним. Наконец, мечтания мои быть в море исполняются. Дай Бог, чтобы ты был так же счастлив, как я теперь. Одного мне недостает, товарищей: все оставили Царское Село, исключая меня; я, как сирота, живу у Егора Антоновича».
Не одну неделю тянулась канитель с определением судьбы Федора Матюшкина. Все шло по официальным каналам. Министр народного просвещения дважды обращался к Траверсе «… может ли выпущенный из Императорского Царскосельского лицея с чином коллежского секретаря воспитанник Федор Матюшкин, по желанию его, быть принят в экспедицию, отправляющуюся с капитаном Головниным в Восточный океан».
Командир «Камчатки» был уже известен доброй половине читающей публики Петербурга как человек большого мужества, принципиальный и честный, к тому же не жалующий протекцию.
По сложившейся традиции ему принадлежало решающее слово в комплектовании экипажа. Взял без раздумий «диановца» мичмана Никандра Филатова, знатного пьянчужку, но прекрасного моряка, на которого всегда можно положиться. По просьбе своей нареченной зачислил в экипаж двух ее братьев. Разгадала невеста недюжинную, крепкую натуру жениха, поняла, что только он способен наставить на путь истины ее неразумного братца, Ардальона, разжалованного за пьянку из гардемаринов в матросы. Головнин не только определил к себе Ардальона, но и взял в плавание его брата, сметливого и расторопного гардемарина Феопемпта…
Но, видимо, и уважал Головнин людей настойчивых и неординарных, к тому же обделенных судьбой с детства. Незадолго до спуска на воду «Камчатки» у него появился мичман Фердинанд Врангель. Он прибыл из Ревеля, а вернее сбежал с фрегата «Автроил», сказался больным, оставил рапорт командиру и на попутной шхуне добрался до Петербурга. Едва прослышав о предстоящем вояже, он просил командира Ревельского порта отправить его на «Камчатку». Но ответ Головнина огорчил.
— Он берет с собой известных ему и опытных моряков, — передал командир порта. — Да и сами рассудите, мичман, сие его право.
Но строптивый мичман не успокоился, благо «Автроил» уходил на ремонт в Свеаборг.
Голубоглазый, рыжеволосый, утомленный долгой дорогой блондин покорил Головнина настойчивостью.
— Готов под вашим началом служить хоть матросом. Головнин усмехнулся:
— Поначалу вам не лишне было бы на гауптвахте развеяться за побег с корабля. Видать, вас в детстве родитель розгами не потчевал.
— Мне не привелось испытать сих страстей, по причине ранней кончины родителей.
Взгляд Головнина помягчел, минуту-другую он размышлял. Расспрашивал о прежней службе мичмана.
— Добро, я ваше дело попытаюсь уладить. А покуда обустраивайтесь, скоро спуск судна. А там достроимся, в Кронштадт перейдем.
Как раз в дни торжественного выпуска лицеистов Головнин с адмиралтейскими кораблями буксировал «Камчатку» через отмели в устье Невы. Шлюп пришлось приподнимать: «на 1 фут 7 дюймов посредством пяти плоскодонных ботов, вспомоществуемых подвязанными к ним пустыми бочками». В заботах Головнин задержался с ответом министру. Наконец Траверсе сообщил: «на шлюп „Камчатку“ в назначенную экспедицию воспитанника Матюшкина… взять с собой флота капитан 2 ранга Головнин согласен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161