Десяток их, ухватившись за канат, быстро подтянули Анисимова под корму и, подхватив под микитки, вытащили на палубу.
Головнин, все так же нахмурившись, поманил ошалевшего Анисимова, у которого не попадал зуб на зуб.
— Ты что же, разгильдяй, вопишь? Или думаешь, мы не слышали и не ведали о тебе? Худо подумал о вахтенном? Забоялся — проглядит? Отвечай!
Мокрый с головы до ног Анисимов вытянулся перед командиром во фронт, губы его тряслись: «Рази не понятно? Человек-то в омуте адском, жизни лишается».
— Ладно, ступай выпей водки, согрейся и отправляйся в канатный ящик на сутки под арест, — морщины на лице командира разгладились. — И запомни: очень ты меня и товарищей своих, — он кивнул на матросов, — edедоверием своим обидел. Спроси их, разве я покидал их когда-нибудь в беде?
Когда барабанщик, отоспавшись на канатах, появился на палубе, Головнин подозвал его:
— Сообрази башкой, ежели ты нам не поверил, так, стало, и мы тебе не можем верить?
Анисимов понуро опустил голову, развел руками.
— Сдуру я орал-то, сам не помню, впервой так, ваш бродь.
— Ладно, повинись перед товарищами…
Бывалому капитану достаточно однажды подойти к незнакомому берегу, руководствуясь картой и лоцией, если они достоверны. Наметанный глаз навсегда запечатлевает в его сознании все приметные ориентиры на побережье и в отдалении, скалы и рифы на воде, буруны и всплески волн над подводными опасностями. Если береговые склоны поросли лесом, колебания верхушек деревьев подскажут из-менения ветра в извилинах бухты.
Головнин четвертый раз вел корабль к берегам Камчатки. Два с лишним месяца бороздил Тихий океан, не раз пересекая невидимые линии курсов Кука и Лаперуза, Василий Михайлович втайне питал надежду открыть необитаемую землю. Какой мореход не мечтает об этом! Увы. «В деле сего рода, — отметил он в этих широтах, — счастье более помогает, нежели все умозаключения». Однажды мелькнула надежда: «… ветер от востока дул довольно крепко в течение более суток, но он не развел волнения, оно было весьма мало, и лишь ветер начал утихать, то и волнение исчезло; а сверх того мы видели весьма много птиц. Не показывает ли это, что от нас на ветре недалеко была какая-нибудь неизвестная земля? Впрочем, сие могло произойти и от других причин…»
В предпоследний апрельский день, с рассветом, Головнин всматривался в туманную мглу прямо по курсу «Камчатки». Рядом с ним то и дело вырастала фигура штурмана Никифорова. Сверяясь с картой, твердил он убежденно стоявшему на вахте Матюшкину:
— Пора бы берегам открыться, оно не ко времени мрачность все заволокла.
Около полудня мгла справа, по ходу корабля, наконецто на время разошлась. Для капитана этого оказалось достаточно. Вскинув подзорную трубу, он минутку-другую всматривался в открывшийся наконец-то берег.
— Гляди, Григорий, — вскинул он руку, — зришь камень? А правее него, миль пяток, мыс безымянный? Так это к югу от входа в Авачу, пеленгуй скорехонько.
Услышав возгласы на шканцах, выбежали, не сговариваясь, Никандров и Савельев и в один голос завопили:
— Камчатка!
В это время завеса тумана начала заволакивать берег, заморосило, вперемешку с хлопьями снега, а ветер зашел к западу…
Три дня лавировала «Камчатка» у входа в Авачинскую губу в ожидании перемены погоды. Изредка, сквозь мрачность, на короткое время проглядывали берега, от уреза воды до вершин гор укрытые снегом.
— Стало быть, нынче весна здесь поздняя, — определил командир.
Второго мая с юго-востока задул легкий ветерок, и Головнин повел шлюп в Авачинскую губу. Используя посвежевший попутный ветерок, он, не останавливаясь, лавируя между встречными льдинами, в полночь привел «Камчатку» в Петропавловскую гавань, еще сплошь покрытую льдом.
На рассвете на борт с сияющим лицом поднялся командир экипажной роты капитан Колмыков, знакомый Головнина по плаванию «Дианы». Сдернув фуражку, он перекрестился и заговорил, захлебываясь:
— Ваше высокоблагородие, глазам не верю! В такую-то рань к нам прежде никто не добирался. Ледок-то только третьего дня как из губы вынесло ветром, а гавань вся укрыта. Их высокоблагородие Петр Иванович вас к себе нынче приглашает, а я безмерно рад вас видеть в здравии.
Головнин взял капитана за плечи, встряхнул.
— Ну будет, отсалютуем и съеду.
К удивлению Головнина, в ответ на его залпы с берега загремели пушки.
— Никак Петр Иванович и здесъ флотский порядок завел. Помню, прежде пушки в амбаре ржавели.
Перемены в Петропавловске приятно удивили Головнина, во всем чувствовалась твердая командирская рука, а главное, Рикорд прежде всего заботился о людях. Основной продукт питания — рыба, временами пропадала, и зимой люди, особенно бедные, голодали, кормились корой. Новый начальник Камчатки добился в столице, чтобы продавали жителям муку по твердой, казенной цене, а бедным — за полцены и дешевле. В Петропавловске открылся лазарет для жителей и военный лазарет. «Камчатка» доставила госпитальное оборудование и недостающие медикаменты. Шлюп привез снаряжение и инструменты «английской работы» для созданной Рикордом ремесленной школы.
— Нынче у нас будут свои слесаря и кузнецы, — объяснил Головнину свою затею Рикорд. — Прежде камчадалы возили в починку ружья, другие железные поделки в Нижнекамчатск, Большерецк, гоняли собак за 300 — 400 верст.
— Вполне разумно и похвально, — одобрил приятель, — а я тебе дрожки пароконные доставил, будешь разъезжать вдоль гавани и дам своих катать, — кивнул Головнин на прислушивающихся к разговору друзей, Людмилу Ивановну и сестру Петра Рикорда.
Жена Рикорда засмеялась и благодарила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161