Что ж, ей годов двадцать наверно! Ростом такая ж небольшая, а так – ровно кубышечка… Алёна-разморёна,» – с улыбкой вспомнил он, как бывало дразнил ее в детстве.
Хотелось оглянуться назад, но было стыдно.
Только взойдя на расшатанный мост, Возницын не вытерпел – глянул налево, на склон дашковского сада.
Под яблоней, в ярко-желтом летнике, стояла Алена. Она глядела вслед Возницыну.
Увидев что Возницын смотрит, Алена повернулась и побежала в пору к усадьбе.
Среди деревьев быстро мелькали желтый летник и рыжая коса.
«Ишь, точно белка, скачет!» – с какою-то нежностью подумал Возницын.

* * *
– Алёнка, да поди ты сюда, полно тебе там прятаться! – выйдя в сени, звала Ирина Леонтьевна, мать Андрюши.
– Пустите, маменька, сама дойду! – послышался гневный девичий шопот.
В горницу, где за столом, уставленным едой, сидели Возницын и Андрюша, вошла Алена.
Небольшого роста, такая же плотная как Андрюша, она шла, крепко ступая с пятки.
На Алене был уже не желтый, а другой – зеленый – летник.
– Гляди, Саша, какая у нас Аленка стала! – сказал Андрюша, обнимая сестру за плечи, когда она, поздоровавшись с Возницыным, села на лавку рядом с братом.
– Что, Сашенька, не узнал бы, я чай, Аленки? – спросила у Возницына Ирина Леонтьевна, входя в горницу.
– Где ж тут признать? Столько годов прошло! – ответил, улыбаясь, Возницын.
У Алены хитро блеснули глаза – она еще на речке увидела, что Возницын узнал ее.
Смутившаяся в первую минуту, Алена теперь смело рассматривала Возницына своими темными, коричневыми глазами.
– А помнишь, как мы ее, бывало, дразнили? – обратился к Возницыну Андрюша. – Олёна-запалёна.
Все расхохотались.
– Папенькиной шубой бедную девчонку пугали! Вот вам!
Она легонько дернула за ухо Андрюшу и лукаво взглянула из-за братниных плеч на Возницына.
В дверь просунулась голова дворовой девки.
– Барыня-матушка, приказчик ужот-ко пришел…
– Андрюша, пойдем: надо поговорить с приказчиком! – поднялась Ирина Леонтьевна. – Сашенька – свой человек, я думаю, не прогневается, что мы его оставим с молодой хозяйкой.
– С приказчиком говорить – дело любезное! Это не то, что на шкоуте пьяных музур разбирать! – охотно встал Андрюша. – Саша посидит.
– Ступай, ступай, ты по хозяйству соскучился! – весело сказал Возницын.
– Аленушка, гляди потчуй дорогого гостя! – обернулась Дашкова в дверях, оглядывая оставшуюся пару.
– Спасибо, Ирина Леонтьевна, я давно сыт! – ответил Возницын.
Он остался с Аленой.
Оба молчали.
Вечерело. В горнице с каждой минутой становилось темнее.
В окно из сада тянуло ночной сыростью, травой и едва уловимым запахом цветущих яблонь.
Алена глядела в окно, теребя перекинутую через плечо толстую рыжую косу.
Возницын в раздумьи катал по скатерти хлебные шарики.
Мысли его были далеко: он вспоминал Астрахань.
Как чудесно было бы, если б вместо Алены здесь, вот сейчас, сидела Софья!
Он даже поднял голову и глянул на нее, живо представляя вместо Алены – ту, другую…
Алена, чувствуя на себе его взгляд, обернулась.
Их глаза встретились.
Оба улыбнулись.
– Андрюша страсть как хозяйство любит! – первая нарушила тягостное молчание Алена.
И сразу остановилась. Она, очевидно, все время прислушивалась к голосам, доносившимся со двора, и теперь как бы приглашала Возницына последовать ее примеру.
Возницын тоже стал слушать.
Какой-то осипший мужской голос говорил:
– Выдал я дворовым людям ржи пополам с ячменем две четверти два четверика да свиньям и птице овса пополам с ячменем четыре четверика…
– А сколько всего-то у тебя семенной ржи осталось? – хозяйственно спросил Андрюша.
Возницын не стал дальше слушать: такой разговор не сулил ничего интересного. Он сказал, улыбаясь:
– Андрюша и у нас, в Морской академии, все годы каптенармусом был – он это дело любит!
Алена живо поддержала:
– Да, да – он хозяйство любит. Два дни как дома, а уже вчера сам над сенцами фронтошпиц (она с трудом выговорила последнее слово) правил, сегодня в саду капался…
– Сад, поди, разросся? – спросил Возницын, подвигаясь к окну.
Алена чуть подалась в сторону, давая место у маленького окна Возницыну.
– Андрюша считал – у нас садовых яблоней двадцать три никак, лесных – осьмнадцать, слив больше ста, да вишенник…
– А помните, как мы все побежим в малинник, а потом вас оставим одну, а сами с Андрюшей спрячемся?
– Нет, я помню только, как вы меня через канаву переносили. От грозы убегали. Андрюша побежал вперед, а я осталась. Если б не вы – уж не знаю, что было бы. Да что вы, Саша, не кушаете ничего? Съешьте груздочков! Или, может быть, меду хотите? – оживленно сказала Алена, подсаживаясь к столу.
– Спасибо, Алёнушка, я сыт. Пойдемте лучше сад посмотрим! Этакой вечер – жалко в горнице сидеть!
– И то правда…
Она тряхнула рыжей косой и пошла вперед, слегка переваливаясь с ноги на ногу, как уточка.
В сенях мимо них прошмыгнула какая-то женщина в черном монашеском одеянии.
Возницын не удивился и не стал расспрашивать у Алены. Он помнил: усадьба Дашковых и раньше была приютом для разных богомольных старух и каких-то безместных монахинь.
Они вышли через задние сени в сад.
На верхушках лип горели последние солнечные лучи.
Снизу, из разлужья, тонкой пеленой подымался туман.
– А Мокий не будет мокрым: роса уже есть. Значит, лето будет сухое! – сказала Алена, поглядывая на свои голубые сафьяновые сапожки.
– Не пойдем далеко – уже сыро! Посидим здесь! – предложил Возницын, подходя к скамейке, стоявшей у самой дорожки под липою.
Они сели.
Где-то в ближайшей рощице, в которую упирался дашковский сад, гулко закуковала кукушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109