Даром только деньги получают! Ни Санхец, ни Листрениус! Давали красный порошок доктора Шталя, божились, что как рукой снимет, – а какая от него польза? Может, правду говорит Аннушка Юшкова: лучше попробовать толченый изумруд пить в воде?»
– Ваше императорское величество, генерал Ушаков! – доложил лакей.
Анна Иоанновна выпрямилась. Позвала:
– Андрей Иванович!
– Я здесь, ваше императорское величество! – ответил из-за двери бас с хрипотцой.
В кабинет вошел высокий, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, еще очень бодрый человек.
– Здравия желаем, ваше величество! – целуя императрицыну руку, сказал Ушаков.
– Вот вы желаете здравия, а я все болею: поясница ломит, в ногу стреляет! – с досадой сказала Анна Иоанновна. – Ничего не поделаешь – старость! Куку!
– Ваше величество, какая ж это старость? Вам еще до старости далеко! – растянул свой и без того широкий рот Ушаков. – Я вдвое вас старше, а и то не почитаю себя стариком.
Анна Иоанновна немного повеселела.
– Значит, еще поживем?
– Поживем, ваше величество! – тряхнул париком Ушаков.
– Ну, с чем, граф?
– Объявилось одно дельце в Москве. Отставной капитан-поручик Александр Артемьев сын Возницын оставил православную веру, перешел в иудейский закон.
– Господи, твоя воля! Как же это он так? – повернулась в кресле Анна Иоанновна. – Погоди, Андрей Иванович, который же это Возницын? – наморщила она лоб.
– Был кавалергардом…
«Хорошо сделала, что расформировала их; хоть и просили тогда на царство, а ненадежное, все-таки, шляхетство это! Все им не так: сами лезут государством править. А теперь прародительская вера негожа», – думала она.
– Ну, что ж дальше? – спросила Анна Иоанновна.
– После расформирования кавалергардов определился во флот. Назначен на «Наталию»…
– Помню, помню, – перебила Анна Иоанновна. – Его сестра замужем была за покойным Иваном Синявиным. Тогда еще за этого Возницына Наум Синявин просил…
– И вот Возницын от великой милости вашей отказался…
– Подлец! – стукнула кулаком по столу Анна Иоанновна.
– Его из службы выключили, как изумленного…
– Изумленный? Мы его приведем в умиление! А, что, Андрей Иванович, совратили его или сам он? – спросила Анна Иоанновна.
– Совратил смоленский откупщик, жид Борух Глебов.
При упоминании о Смоленске кровь бросилась в лицо Анне Иоанновне. Сразу вспомнился бывший губернатор Черкасский, который тогда, пять лет назад, подсылал письма с шляхтичем смоленским Федором Милашевичем гольштинскому герцогу за рубеж.
– А что ж он, я чай, взят под караул, аль еще нет? – строго посмотрела на Ушакова императрица.
– Давно сидит в Москве, в Синодальной Канцелярии.
– Куку! – насмешливо отозвалась императрица. – Да попам покажи грош – они любого вора отпустят с миром! Возьми-ка ты, граф, все дело к себе! Этого богоотступника немедля привезть суда! И надо им разыскать накрепко!

* * *
Герцогиня Бирон встала и вышла из комнаты.
Лэди Рондо, не подымая глаз от вышивки, видела, как четыре фрейлины, сидевшие за пяльцами, сразу разогнулись и с облегчением вздохнули. Но продолжали сидеть тихо: в соседней комнате спала императрица, которая после обеда всегда ложилась отдохнуть.
Прошло несколько минут. Наконец из-за двери донесся вкусный, широкий зевок, кто-то сочно сплюнул и вслед за этим низкий, грубый голос (лэди Рондо узнала императрицу), стараясь говорить возможно мягче, сказал:
– Вставай, милый!
Сидевшие поближе к лэди Рондо две сестры Салтыковы – Сашенька и Машенька, пухленькие, голубоглазые девушки (лэди Рондо знала их давно – сестры хорошо пели), переглянулись между собою. Младшая, краснощекая, смешливая Машенька не выдержала – улыбнулась. Но Сашенька строго глянула на нее, и обе нагнулись над пяльцами.
Сзади скрипнула дверь. В комнату на цыпочках вошел розовощекий, гладко выбритый обер-гоф-фактор Липман. Он был в лимонного цвета штофном кафтане. Липман подсел к лэди Рондо – они уже видались сегодня – и тихо сказал ей по-английски:
– Только что узнал: нашего бедного старика Боруха привезут сюда. Императрица приказала. Может быть, все к лучшему. Может быть, здесь удастся сделать больше, чем в Москве с этими попами!
Лэди Рондо боязливо оглянулась, не подслушивает ли их кто-нибудь.
– Не беспокойтесь, при дворе никто не понимает по-английски, – сказал Липман.
В это время дверь распахнулась. В дверях стояла в голубом турецком шлафроке, повязанная по-бабьи красным шелкозым платком, сама императрица. За ней виднелись супруги Бирон – маленькая, рябая герцогиня с непомерно-большой грудью и ее супруг – высокий, надменный Иоганн Бирон. Он со скучающим видом глядел вокруг.
Все встали.
– Сидите! – махнула рукой Анна Иоанновна. – Ну, девки, что вы ровно неживые? Пойте! – сказала она, идучи к дивану, у которого стояли лэди Рондо и Липман.
Фрейлины запели любимую императрицыну:
Весел я, весел сегодняшний день,
Радошен, радошен теперешний час…
Анна Иоанновна не показывала виду, но все знали, что она любит, как в этой песне дальше поется:
Женился, душа моя, на другой жене
И взял дуру-страдницу не лучше меня.
Брови-то у страдницы, как быть у совы,
Глаза-то у страдницы, как быть у змеи.
А я душа-Аннушка, уж всем хороша:
Брови-то у Аннушки черна соболя,
Глаза-то у любушки ясна сокола.
– Ты что это тут лэди нашептываешь? Аль в свой закон перетянуть ее хочешь? – спросила, улыбаясь, Анна Иоанновна, подходя к Рондо и Липману.
– Что вы, ваше величество! – замахал руками Липман.
– Знаем вас, – погрозила пальцем Анна Иоанновна. – А слыхал ли ты, в Москве ваш старозаконник один прельстил моего капитан-поручика?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109