Скрюченными пальцами я пытался вцепиться в скалу.
Но скала была отвесной, уцепиться было не за что.
Сердце, казалось, вот-вот выскочит у меня из груди. Наверху Том сползал с земляного склона. Я слышал его голос — отрывистый лай, зовущий на помощь. Но видел я только черный камень, поросший желтым лишайником, который скользил мимо все быстрее, быстрее...
Потом рывок, и скольжение прекратилось. Я весь трясся, медленно поворачиваясь в пустоте. Полная тишина, только белые чайки кричат внизу да в отдалении рокочет море.
Сверху послышался голос. Голос Отто, спокойный и уверенный.
— У меня на веревке скользящая петля. Мы вытянем тебя на уступ слева. Оглянись, увидишь.
Я оглянулся и увидел. Прекрасный уступ, широкий, как шоссе.
— Потом поднимешься, и может быть, кто-нибудь даст тебе поесть.
С трясущимися коленями я выбрался наверх. Гвина тоже кто-то втащил на скалу. Он предложил мне почти все свои бутерброды, а затем отвел в сторону, огляделся, не слышит ли кто, и сказал:
— Спасибо, Билл. Я вам очень благодарен. — Он говорил искренне. — Если я могу что-то сделать для вас...
Я похлопал его по плечу и сказал, чтобы он перестал дурить. Но потом, уже дома, я поблагодарил Отто. Безусловно, он спас мою шкуру, и Тома тоже.
— Фигня, — сказал он. — Это ты спас меня. Чем бы я зарабатывал на жизнь, если бы он из-за меня погиб?
Я лег спать рано. Люди, спасающие мою жизнь, мне были гораздо приятнее, чем люди, пытающиеся меня убить.
Глава 11
Я проснулся промозглым утром. Сборная "Глоуб" проделывала зарядку в густом сером тумане. Я побрызгал освежителем в фургоне, повернул ключ зажигания и открыл окно. Снаружи стоял Отто.
— До встречи в Финляндии, — попрощался я.
Он улыбнулся добродушной широкой улыбкой, капли дождя стекали с его жесткого лица.
— Ну нет... Если ты хоть что-нибудь соображаешь, — ответил он.
Я выжал сцепление и оставил бизнесменов кашлять в облаке выхлопных газов. На главном шоссе уже было не проехать от туристов, которые глазели на облака и удивлялись, куда подевался Кейдер-Идрис.
Я быстро ехал на север. Болело плечо, там, где я ушиб его о скалу. Но я не думал о бойскаутах из правления компании "Глоуб". Я думал о том, что мне сказал Отто, и чем больше думал, тем сильнее зверел. Он говорил со мной неофициально. Это не помешает мне идти по следу, тоже неофициально. К полудню среди натыканных тут и там жилых домов показалась грязная вода Мерси. Телефон в фургоне, как всегда, не работал. Перед самым Беркенхед-Таннел я остановился и нашел телефон-автомат, где все было цело. Я набрал личный номер Мартина Карра из "Трибьюн".
— Алло? — сказал он. В будке воняло мочой и чипсами. Мартин наверняка откинулся на спинку кресла, задрал ноги на стол, а из огромного окна за его удобным кожаным креслом видно, как течет Темза.
— По-моему, у меня наклюнулся материал, — деловито сообщил я. -
Оплатишь мне расходы?
— С какой стати? — спросил он.
— Ради увеличения тиража "Трибьюн".
Он заворчал. Ничего, пускай ворчит. Наконец он поинтересовался:
— Что за материал?
— Пока не могу сказать.
— Значит, я прихожу к владельцу и сообщаю ему, что Тирреллу нужен для яхты новый парус в счет расходов.
— Мертвые русские подводники, — сказал я.
— Ну и что?
— А укокошил их я, — сообщил я. — Именно это вынюхивал твой Сондерс.
— Ах вот оно что! Расскажи еще.
— Рано, — ответил я.
В его голосе зазвучало что-то новое. Может быть, предостережение.
— Я слышал, тебя вытурили из "Молодежной компании". Надеюсь, ты не собираешься использовать мою газету для сведения личных счетов.
— Нет.
Он вздохнул:
— Я тебе верю. Другие бы не поверили.
Когда я в последний раз вернулся из сектора Газа, "Трибьюн" прислала за мной в аэропорт "мерседес" с затемненными стеклами. На заднем сиденье сидел Мартин со странным выражением на крупном, мягком лице: гордость, смешанная со стыдом, подумал я, когда он протянул мне первый стакан виски.
Въезд в Лондон почему-то показался мне кошмарным сном. Я сидел, откинувшись на сиденье, окутанный тлетворным комфортом дорогой машины. Но мысли мои оставались среди разрушенных белых стен и запаха нечистот, около поваленного фигового дерева, из черной тени которого выскакивали мальчишки и швырялись камнями.
Мартин повел меня прямо в правление. У меня слегка кружилась голова от виски и усталости, я запомнил глухое эхо своих шагов по белому мраморному полу административного крыла.
Внизу — там, где люди писали и редактировали газету, — административное крыло прозвали "Версалем". У кабинета правления была двойная дубовая дверь. Мартин держался позади. Я открыл дверь.
Мир сошел с ума.
Защелкали камеры, как молнии засверкали вспышки. Аплодисменты, крики "ура", хлопанье пробок от шампанского — все смешалось в рев, а вспышки зажгли у меня перед глазами багровые солнца. Постепенно аплодисменты утихли, солнца погасли, и один из присутствующих начал торжественную речь.
В комнате было полно людей в костюмах. Длинный стол посреди кабинета был уставлен бутылками. Горело шесть канделябров. Отблески свечей играли на костюмах тридцати человек, улыбавшихся мне с поднятыми бокалами в руках. Не хватало только плаката "Слава герою-победителю!".
Тот, что говорил, стоял посреди комнаты. Это был Эйдан Мэрфи, владелец "Трибьюн", и двух бульварных листков, и еще газет в Америке, в Австралии и повсюду, где люди умели читать и имели деньги.
— Тиррелл, — вещал он. — Наш Билл Тиррелл! Другие газеты отвернулись от Ближнего Востока. Но наш Билл Тиррелл едет туда и с головой окунается в жизнь. Да, господа, пальцами ощупывает богатую, толстую ткань, основу и уток нашего существования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97