— Держись между кораблем и солнцем.
Вода была холодная, но не ледяная. Я оттолкнулся от лодки, держа впереди себя весло. В море виднелась голова Нади — маленький темный предмет. Лодка выглядела как прямая черта среди стеклянистых бугров. Не потерять ее, подумал я. Море изменило цвет — из серого стало зеленым. Восточный горизонт сиял ярко-шафранным цветом. Из шафрана выплыл верхний кончик солнца — добела раскаленный ломоть света, от которого болели глаза.
Я лежал вытянувшись в воде, склонив голову набок. Канонерка была похожа на большой серый дом, ощетинившийся антеннами. Она скользила на расстоянии пятнадцати узлов, отгоняя от носа волну с пеной по краям.
Звук винтов был похож на громкое тиканье. Я спрятал голову в зеленую воду. Плыви мимо, подумал я. Передай им по радио, что в море никого нет, это трата времени, пусть ищут их в торфяных болотах, с собаками и вертолетами... Тиканье замедлилось. Сердце у меня тоже чуть не остановилось. Я поднял голову. Мне не хотелось смотреть, но я должен был видеть. Канонерка встала в своем кильватере. Она была в трехстах ярдах от меня с солнечной стороны. Волна скрыла ее от меня. Когда я снова ее увидел за гребнем, она сдвинулась с места. Острый серый нос разворачивался в моем направлении. На миг он исчез за целой стеной воды. Когда волна прошла, он был уже ближе.
Сначала я подумал: они засекли нас. Потом до меня дошло, что засекли они не нас. Дело обстояло хуже.
Они увидели лодку.
Лодка покачивалась ярдах в ста с солнечной стороны. Тиканье в воде стало быстрее. Они собирались переехать ее.
Балтийское море лежало вокруг — огромный синий диск. Мне хотелось закричать, замахать руками — все что угодно, только не остаться без лодки посреди этой пустыни. Но со мной Надя. Если ей захочется помахать рукой, она помашет. Решать ей, а не мне. Я увидел, как она медленно и легко покачивается на волнах. И не машет руками.
Под кормой канонерки вскипела белая вода. Судно прыгнуло вперед. Плоскодонка, качаясь, лежала на воде. Я увидел, как она поднялась на волне, нос выпрыгнул из воды. Большой серый корпус канонерки, как ножом, пропорол ее, и больше я ее не видел.
Из-за поручней канонерки послышалось "ура", раздался взрыв хриплого смеха. Не снижая скорости, она уплыла на юг на подушках из пены, золотясь в лучах желтого солнца, повисшего на востоке.
Я подождал, пока она скроется из виду. Потом с гребня волны прокричал:
— Надя!
В сорока ярдах с наветренной стороны поднялась рука, потом снова опустилась.
В двадцати милях от берега, держась за свои весла, мы медленно поплыли друг к другу.
Глава 30
Мы ничего не говорили. Только цеплялись за свои весла, ощущая, как вода безжалостно высасывает тепло из наших тел. Это будет недолго, подумал я. По крайней мере, лучше, чем тюрьма.
* * *
Волосы Нади облепили голову. Под глазами были жуткие черные круги, желто-коричневая кожа обтянула кости лица.
— Извини, мне очень жаль, — выдавил я наконец.
Она покачала головой.
— Не будь идиотом. — Она смотрела куда-то мимо меня. Ее глаза стали узкими, как у кошки. — Вон лодка.
Я резко обернулся. В двадцати ярдах от нас на стеклянистой волне покачивался предмет, напоминающий гигантский наконечник стрелы. Я поплыл к этому предмету.
— Чертов неумеха, — сказал я.
— Кто?
— Да этот русский. Он пытался ее утопить. Но промазал. — Я радостно ухмылялся. Значит, нам не надо плыть двадцать миль к берегу. У нас есть лодка. Полузатонувшая лодка с пробоиной в днище. Но все равно лодка. Я перевалился через борт и принялся отчаянно черпать, не обращая внимания на судороги в плечах и руках. У эстонских полицейских глубокие, вместительные фуражки. Эта фуражка больше не будет красоваться на парадах в майские праздники. Зато черпак из нее превосходный. Я черпал фуражкой, Надя — ведром. Уровень воды быстро опускался.
Вскоре она уснула. Я перестал черпать, поднял мачту, снял с паруса риф. Снова дул ветерок, на этот раз западный, дул поперек волн. Я установил стрелку моих часов по солнцу, определил юг, и лодка легла на курс. В море было пустынно. Корабельная шлюпка "Уильям Тиррелл" плыла на север, по направлению к свободному миру.
* * *
Мне хотелось пить. В последний раз я выпил стакан водки на приеме в таллиннской ратуше двенадцать часов назад. Это было отвратительное воспоминание. Нёбо и язык у меня были покрыты чем-то вроде засохшего клея. Я начал клевать носом. Дважды я просыпался и обнаруживал, что лодку несет ветром, без руля и без паруса. Я выправлял курс. Потом меня снова одолевала сонливость, и я оказывался на своем "Нортоне" в пустыне, только, в отличие от большинства пустынь, там было полно оазисов с широкими, сверкающими озерами чистой воды. Я проезжал на мотоцикле прямо по озерам, и вода сверкающими веерами разбрызгивалась до неба, играла всеми цветами радуги, падала вниз с восхитительным плеском. Беда была только в том, что забрало моего мотоциклетного шлема было опущено, и ни капли воды не попадало мне в рот. На заднем сиденье ехал со мной отец, он кричал, чтобы я открыл забрало. Но это значило оторвать руки от руля, и тогда мотоцикл разобьется. Поэтому я попросил отца помочь мне. А он сказал, что не может этого сделать, потому что он умер...
Что-то ревело мне прямо в ухо. Я дернулся и проснулся. Передо мной скользила огромная красная стена. Корпус корабля, грузового судна. Ревела сирена. Я отпихнул румпель, нырнул под корму, спросонок я плохо соображал. Высоко на корме развевалось сине-красное полотнище панамского флага. Близко, подумал я. Чуть-чуть не погибли. Я тихонько выругался пересохшей гортанью. Корабль уплыл к западу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97