Она сказала что-то сыну по-эстонски. Он со свистом втянул воздух между зубами, ушел на кухню и стал там громыхать кастрюлями и сковородками.
— Ну, — спросила она, — как же вы нашли меня?
— Мне дала ваш адрес Надя Вуорайнен.
— А-а... — В ее голосе слышалась вежливая заинтересованность. Я посмотрел, нет ли подозрительности во взгляде больших темных глаз, но этого не оказалось. — Надя...
— Ваша подруга, — добавил я.
— Мой сын умер, — сказала она. — Надя поехала в Лондон. Вы встретили ее там. Она говорила мне по телефону.
— Правильно... — кивнул я. — Мне очень жаль вашего сына. — Это звучало совершенно не к месту.
Она пожала плечами.
— Когда его убили, он как раз собирался к вам, — сказала она и улыбнулась. — Я рада познакомиться с вами ради памяти о нем. И ради себя тоже.
Я хотел спросить, что это значит. Но с этим вопросом — попозже. Я начал с другого:
— Ваш сын написал вам о фотографиях?
Она перестала улыбаться.
— Да, — сказала она. — Письмо взяла Надя. Она говорила, что есть какие-то фотографии, которые могут навредить одному человеку в Англии. Она должна была передать их политической полиции, но не захотела этого делать. Мы с Надей — подруги. Леннарт писал мне, что это непристойные фотографии. Надя хотела избавить меня от стыда. Мы с Надей вместе боремся за независимость страны. Может быть, эти непристойные карточки пригодились бы русским. Всю свою жизнь я боролась против русских. Леннарт тоже. — Она улыбнулась грустной улыбкой и развела руками. — Но, конечно, русские забрали его в свои флот. А теперь он умер.
У меня было к ней множество вопросов. Я начал с журналистских.
— Значит, вы с Надей единомышленницы?
— Надя — демократка, — сказала она. — Я выросла в свободной Эстонии. Я видела, как пришли нацисты. Потом Красная Армия, потом КГБ. Я ушла в лес, к партизанам. Я медсестра. У партизан я извлекала из ран пули. Стреляла в русских. Тогда кровь кипела, шла война с оружием в руках... Молодость Нади пришлась на время, когда уже не было никаких пуль, только застывшая кровь, ночной стук в двери. Надиного отца и дядьев увезли в лагеря. Надя тоже ненавидит русских. Мы участвуем в одной и той же войне, только в разных сражениях. Леннарт тоже начинал учиться. Но он умер. — На ее глазах показались слезы и потекли по сетке морщинок. — Извините, — сказала она.
Она закрыла глаза ладонями. Потом снова подняла голову.
— Я плачу обо всех потерянных детях, — сказала она. — О вас тоже.
— Обо мне? — удивился я. — Почему?
— Отец Леннарта, — сказала она, — он и ваш отец...
В кухне громыхали кастрюли. За тонкими стенами бормотало радио. Значит, я приехал на велосипеде с судна, которое было моим домом, поднялся по лестнице вонючего бетонного здания и встретил совершенно незнакомую женщину, которая заявляет мне, что человек, которого я, может быть, убил, был моим единокровным братом. Вдруг стало очень тихо. Так в жизни не бывает.
Она продолжала:
— Поэтому Леннарт и плыл к вам в ту ночь, когда его убили. Он видел вас по телевизору. Расспрашивал о вас людей. Он знал, что вы честный человек. У него были неприятности. Ему нужна была помощь.
Вот как, подумал я. Кто-то знал, куда направился Леннарт. Кого ты спрашивал, Леннарт? Кто, кроме Дина, знал, что ты собираешься ко мне с этими фотографиями? Мэри знала. Мэри умерла. Говорил ли ты об этом на "Вильме" в ту ночь в Чатеме?
Но сейчас это были не самые важные для меня вопросы. А самых важных я не осмеливался задать.
Но все же я попытался. Я спросил:
— Это вы писали моей матери?
Вопрос повис в воздухе.
— Да, — наконец произнесла она.
— Зачем?
Она ухватилась за ручки кресла, как будто боялась, что ее унесет ветром.
— Из сочувствия, — ответила она. — Ваш отец говорил, что ей все равно. Я не могла в это поверить. Вот и написала письмо. Я думала, если ей не все равно, то она... ну, не успокоится, но... в общем, не знаю, что я думала.
— Вы писали, что он болен.
— Он очень скучал по вас, — сказала она. — Но не признавался в этом. Он не понимал людей, ваш отец. Только море, корабли. Я написала письмо, чтобы ему... стало получше. — Она пожала плечами, улыбнулась, и на ее щеках выступил целый лабиринт морщинок. — Кто знает, помогло ли это?
Матери действительно было все равно. Исчезнув, отец дал ей возможность жить спокойно, а ей только этого и надо было.
Где-то в глубине моего существа неистовствовал десятилетний мальчишка: "Ты забрала моего отца, а потом врала, чтобы он остался с тобой".
Она этого не заметила. Ее мысли были обращены к событиям, происходившим давно.
— У нас родился Леннарт. Позже Леннарт всегда интересовался отцом. Он хотел повидаться с вами, чтобы побольше узнать об отце. Но теперь, когда Надя все мне рассказала, я думаю, что он также хотел попросить у вас совета, что делать с фотографиями.
— Он, наверное, знал отца лучше меня, — сказал я. — Отец оставил нас, когда мне было десять.
Она развела руками. Потом сказала:
— Ваш отец оставил нас, когда Леннарту было два года.
Я вытаращил глаза.
— Шестнадцать лет назад?
Она посчитала на пальцах.
— Шестнадцать, — подтвердила она. Глаза у нее затуманились. — "Лесных братьев", партизан, уже давно нет. После войны их прикончили шпионы и стукачи. Некоторые из нас остались жить в лесах, держались подальше от всего. Это была трудная жизнь. Много разговоров о том, что надо сражаться, что Америка может спасти нашу страну. — Ее глаза светились тусклым блеском, как догорающий костер. — Но все ружья ржавели в земле, и никто не помнил, как из них стрелять. Кроме того, нас было очень мало. Я оставила лес, чтобы продолжать жить, и встретила мужчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97