Приятно снова быть в ладу с самим собой. Он сказал:
– Я все понял.
– Правда? – Похоже, она была разочарована.
– Кажется, да. Мне вдруг пришло это в голову.
– Ну и как мы попадем в хранилище?
– Мы не будем этого делать.
– Точно, – подхватила она.
– Я говорил о другом. Я вдруг понял, что значит «положитесь на черного». По крайней мере, что это может означать.
Он взял одну из купленных им книг. На обложке была фотография автора – здоровенного негра, воинственно глядящего прямо в объектив.
– Я знал его, – сказал Чессер.
– Он выглядит не очень-то надежным, – заявила Марен. Чессер был вынужден с ней согласиться. Он взглянул на ее записи. Она тут же заслонила их. Он только успел разглядеть, что написано ее рукой и по-шведски. Он все равно не мог прочесть.
– Я позвонила Милдред, – сообщила она, – и спросила, не может ли она сделать телепортацию.
– Что-что?
– Телепортацию. Дематериализовать вещь так, чтобы та могла пройти через препятствие, и заново придать ей первоначальную форму, но уже в другом месте. Это как-то связано с передачей энергии через четвертое измерение.
– Я что-то об этом слышал.
– Это общеизвестный факт, – подтвердила она.
– Ага, проще простого.
– Это был бы лучший способ добраться до алмазов, но Милдред не может этого сделать.
– Не слишком-то много от нее помощи.
– В принципе, она может сделать телепортацию, но такая груда камней потребует слишком больших энергетических затрат. У нее нет столько энергии. Хотя это было бы интересно… – Она на минуту задумалась и замолчала, а потом спросила: – Какой величины карат?
– Семь тысячных унции, – ответил он.
– Я имею в виду размер.
Он придумал несколько заурядных сравнений, но тут ему в голову пришло кое-что получше. Он сказал ей:
– Примерно в половину самой чувствительной точки у тебя на теле.
Она невольно усмехнулась.
– Не больше? Нарисуй мне один карат, – сказала она, протягивая ему ручку и чистый лист бумаги из папки.
Он изобразил круг диаметром около четверти дюйма. Какое-то время она серьезно разглядывала рисунок.
– А десять карат в десять раз больше? Он приблизительно показал десять карат.
– Ну, это не очень много, – рассудила она.
– Надо звонить Мэсси, – сказал Чессер, поднимаясь.
– Ты разве не помнишь, что он запретил тебе звонить? Он на этом настаивал. Кроме того, я только что с ним разговаривала.
Чессер плюхнулся обратно.
– Он тебе звонил?
– Нет. Я попросила его как можно скорее начать ремонт своего нового офиса.
– Какого офиса?
– Его. Того, что на Хэрроухауз рядом с Системой.
– Начать ремонт? Зачем?
– Для маскировки, кроме всего прочего. Если вокруг здания необычная суета, никто не обратит внимания на всякие мелочи.
Похоже, она еще не отказалась от этой затеи. Чессера восхищала ее сила духа, но не ее упрямство. Спокойно и твердо он сказал ей, что попасть в хранилище невозможно.
Она ответила, что совершенно с ним согласна.
– Тогда давай плюнем на это и уберемся отсюда. Он предложил ей поехать в Португалию.
– Нам и не надо попадать в хранилище, – заявила она.
– Ты собираешься телепортировать алмазы?
– Нет, но именно это и навело меня на мысль. Он понял, что она не шутит.
– Я еще не до конца продумала, – призналась она. Развернула бумаги со своими записями по-шведски. – Если захочешь что-то предложить, говори, но не слишком улучшай, а то все испортишь, – попросила она и начала переводить.
ГЛАВА 16
Харридж Уивер был черным, одетым в черное. Белой была только полоска его крахмального пасторского воротничка шириною в дюйм. Не считая, конечно, зубов и белков глаз.
Уивер стоял с невозмутимым видом, терпеливо ожидая своей очереди к офицеру иммиграционной службы. Он сбрил бороду, усы и бакенбарды и надел очки в тонкой золотой оправе, в которых абсолютно не нуждался. Сейчас его внешность полностью соответствовала фотографии, вклеенной в его алжирский паспорт на имя преподобного Жерара Путо, выданный 20 февраля 1969 года.
Офицер кивнул Уиверу в знак того, что подошла его очередь. Уивер приблизился к необъятных размеров столу и представил свои документы. Сначала служащий проверил, нет ли фамилии Путо в списке лиц, скрывающихся от уплаты налогов, а также в списке преступников, разыскиваемых полицией, затем спросил пастора, как долго он собирается пробыть в Великобритании, где планирует остановиться и какова цель его визита. Все три ответа Уивера были ложью, однако весьма правдоподобной и не вызывавшей подозрений.
Он миновал иммиграционный и таможенный контроль без проблем. В первый раз за последние четыре года он рискнул собой, своей свободой. По крайней мере, той свободой, которая ему еще оставалась. Он не доверял закону белых и, следовательно, не мог полагаться на тот пункт соглашения о выдаче преступников между Великобританией и США, где утверждалось, что данное соглашение не распространяется на политических беженцев.
Уивер считал себя политическим беженцем, но ЦРУ, ФБР и прочие белые охотники за людьми его к таковым не относили. По их утверждению, он совершил убийство и скрылся, спасаясь от правосудия. Он не убивал, но если он вернется или его схватят, ему придется ответить за чужое преступление.
Четыре года изгнания сильно изменили Уивера. Жажда борьбы и победы была загнана глубоко внутрь, но от этого не ослабела, а наоборот, усилилась. Издалека, из-за океана, ему лучше был виден яростный гнев его чернокожих братьев, понятнее истоки вражды и причины поражений. Сидя под палящим североафриканским солнцем, Уивер гораздо отчетливей видел цель, к которой они стремились. Все еще стремились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103