Тем практичнее должен быть Чессер. Придется вернуться в Систему. Даже вопреки желанию.
Вообще-то перспектива стать важным клиентом казалась Чессеру заманчивой. Система изменится – изменится и он. Займется делом всерьез, будет считать каждый доллар, выгадывать на каждом карате, докажет, что Мичем его недооценивал. И очень скоро его пакеты сравняются с пакетами Барри Уайтмена.
Труднее всего будет смотреть им в глаза, принимать знаки уважения и не чувствовать себя лицемером. Чессер подумал о десяти годах травли со стороны Мичема. В каком-то смысле и Система, и он сам начинают все с начала, Старая жизнь кончилась.
Не совсем.
Оставался Мэсси. Наивно думать, что он даст им ускользнуть. Даже свяжись они с Мэсси и расскажи всю правду и ничего, кроме правды, старый ублюдок просто так их не отпустит. Единственная надежда опередить его, связаться с ним раньше, чем он выйдет на них. Чессер решил, что бегать и скрываться они не будут в любом случае. В пятницу утром, перед завтраком, Марен и Чессер зашли в ратушу. Мистер Зальцман сочетал их браком, даже не приостановившись, чтобы выслушать их ответы. И так было ясно, что они ответят. Они не поняли, что церемония окончена, пока Зальцман не повернулся к ним спиной. Скромное золотое колечко, которое Чессер надел на палец Марен, было то же самое, что она носила последние два года. Зальцман вручил им свидетельство, уже заверенное и с печатью, оставалось только проставить свои подписи.
Когда новобрачные вернулись домой, оказалось, что «ас-тон мартэн», стоявший у парадного крыльца, исчез. Марен всегда оставляла ключи в замке зажигания, чтобы потом их не разыскивать, – удобство, стоившее ей трех украденных машин за последние два года. Чессер надеялся, что она не выбросила регистрационные документы на «астон». Он даже не помнил – а она подавно – номера машины.
Марен ничуть не расстроилась из-за пропажи. Чессер был голоден и решил, что позвонит в полицию после завтрака.
Они подошли к парадной двери. Заперто. В чем дело? Марен не запирала. Он тоже. Они заглянули в ближайшее окно.
Из комнаты на них смотрели два человека. Высокий и низенький.
Марен узнала их сразу, Чессеру на это понадобилось несколько секунд.
– Впустите нас, – потребовал Чессер.
Оба вздернули подбородки и помотали головами.
– Да откройте же, черт возьми! – не сдавался Чессер.
– Не имеете права, – отрезал низенький стряпчий.
– Здесь частное владение, – сообщил высокий.
– Они правы, – сказала Марен Чессеру, пока тот озирался вокруг, ища, чем бы разбить стекло.
– Быстро же эти сволочи обернулись, – зло откликнулся Чессер.
– Знаешь, если подумать, они были очень терпеливы, – решила Марен.
Чессер настолько овладел собой, что обратился к поверенным:
– Верните хотя бы нашу одежду.
– Здесь нет ничего вашего, – веско сказал коротышка.
Высокий подтвердил его слова высокомерным кивком. Это так подействовало на Чессера, что он решил: ворвись он теперь в дом, перво-наперво кинулся бы к пистолетам.
– Чтоб вас, стервятники французские! – заорал он.
– Уходите, – посоветовал низенький.
– Не то вызовем полицию, – пригрозил высокий.
– Поедем, – сказала Марен, беря Чессера под руку.
– На чем? Машину они конфисковали. Вдобавок, – вспомнил он, – у них остались наши паспорта.
Марен улыбнулась обоим поверенным.
– Нам нужны только паспорта, – сказала она по-французски.
Через несколько минут на втором этаже распахнулось окно. Оттуда вылетели паспорта.
Чессер представил себе, как в воздухе, заливаясь хохотом, приплясывает невидимый Жан-Марк.
Если у вас нет машины, то добраться от Гштада до Женевы можно только на автобусе. Нет, не на чистеньком, удобном, с мягко урчащим мотором, а на тряском, дымном чудовище, надрывно ревущем на горных дорогах.
На нем и поехали Марен с Чессером. И все три часа пути – семьдесят миль – их голодные желудки стонали и жаловались. К счастью, утром у Чессера в кармане было восемьдесят семь франков. Теперь это были все их наличные деньги. Когда он заплатил за билеты, осталось в пересчете что-то около трех долларов.
Чессер надеялся, что все будет хорошо, стоит только добраться до Женевы. По крайней мере, он снимет со счета пресловутые двести тысяч и на время справится с безденежьем. Половина суммы уйдет на оплату пакета, который обещал ему Коглин. На другую можно сносно прожить некоторое время – если они с Марен не просадят ее в один миг.
Приехав в Женеву, они сразу пошли в банк Чессера на Штемпенпаркштрассе, широкой улице, окаймлявшей озеро. Марен не захотела в банк.
– Я есть хочу, – сказала она.
– После банка устроим шикарный обед, – обещал он.
– Я хочу есть сейчас, – протянула она. Ее голова поникла, волосы упали на лицо, так что Чессер видел только нос и губы.
Он ощутил тяжесть новой ответственности. Отдал Марен все деньги и сказал:
– Сходи пока, перекуси немножко.
Она выпрямилась, просияла и заспешила прочь. Чессер смотрел ей в спину, пока она не скрылась за дверью ближайшей кондитерской. Тогда он вошел в банк.
Это был типичный швейцарский банк, занимающийся международными операциями. Типичный тем, что ничуть не походил на банк. Возле двери – да и вообще нигде – не было таблички с названием. Здесь могла размещаться любая контора. В вестибюле лежал красный ковер, стены темнели ореховыми панелями. Стол кассира располагался в недоступном посетителям месте, за барьером, рассекавшим зал на две части. Футах в десяти за ним в стене были две незаметные двери.
За регистрационным столом у входа сидел молодой человек. Он не спросил у Чессера имени: конфиденциальность и анонимность были здесь законом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103