Он сменил очки, чтобы еще беспристрастнее рассмотреть Марен и Чессера. Потом, с подозрением изучив их паспорта, он вынул из ящика анкету и начал задавать вопросы таким сухим и деловым тоном, будто это заговорила сама бумага.
Чувство нереальности происходящего, которое испытывали Чессер и Марен оттого, что пришли сюда, еще больше усилилось.
Наконец все графы были заполнены, и чиновник – судя по пластмассовой табличке на столе, его звали мистер Зальцман – осторожно перевернул анкету вверх ногами и протянул им, чтобы они расписались. Как только они это сделали, Зальцман потребовал пятьдесят франков. Чессер дал ему стофранковую бумажку – меньше у него не было. Зальцман так долго и недвусмысленно рылся в ящике, отыскивая пятьдесят франков сдачи, что Чессер предложил ему оставить их себе в качестве вознаграждения. Тонкие губы Зальцмана изобразили подобие улыбки.
Они оба ожидали от церемонии большего. Ну да это ерунда. Теперь они муж и жена. Они уже собирались скрепить этот союз немного нервным поцелуем, когда мистер Зальцман велел им приходить в пятницу.
Почему?
Потому что по средневековым швейцарским законам имена тех, кто собирается вступить в брак, должны быть объявлены не меньше, чем за три дня до свадьбы. На тот случай, если кто-нибудь будет против и захочет вмешаться.
Зальцман отпустил их взглядом поверх очков, потом достал какие-то бумаги и притворился занятым.
Марен и Чессер вернулись домой, сделав только полшага.
ГЛАВА 29
Мэсси не выходил из своей спальни уже четыре дня, и леди Болдинг была настолько обеспокоена, что решилась на крайние меры.
За последние сорок восемь часов она бесчисленное количество раз подходила к его двери, стучала, просила откликнуться. Он не отвечал, и теперь она была почти уверена, что он лежит без сознания, возможно, уже мертв.
Она вызвала из Канна слесаря. Он вскоре явился. В руках у него был черный чемоданчик, похожий на докторский. С профессиональным интересом он осмотрел замок и поставил диагноз: – Это невозможно.
От него сильно пахло чесноком и вином. Он пустился в объяснения, что замок очень сложный, магнитный, американского производства. Потом постучал по двери костяшками пальцев и предложил взломать ее. Леди Болдинг согласилась.
Циркулярной пилой слесарь вырезал из двери круглый кусок дерева, потом сунул туда руку и открыл замок изнутри.
Как будто открыли склеп. На них обрушилась волна тяжелого спертого воздуха. Едва различимый в полумраке, Мэсси лежал на кровати голый, замотанный в простыни, погребенный под грудой мятых подушек. Казалось, жизнь оставила его.
Леди Болдинг не сразу решилась войти. Подойдя к кровати, она щелкнула выключателем ночника. Мэсси буркнул что-то, почти не разжимая губ.
Она заметила у него на щеках четырехдневную щетину, его покрасневшие и запавшие глаза. От долгой бессонницы они казались воспаленными. Она знала, что он уже несколько дней ничего не ел.
– Тебе нужен врач? – спросила она.
– Нет.
– Ты выглядишь больным.
– Уходи, – сказал он, но тихо.
Такая неблагодарность возмутила леди Болдинг, и в первое мгновение она готова была развернуться и уйти. Но она напомнила себе, скольким она обязана Мэсси и сколько еще ожидала получить от него в будущем.
Она раздвинула шторы на окне. В комнату потоком хлынул солнечный свет. Мэсси зажмурился. Она приподняла его, приговаривая при этом что-то ободряющее. Он сопротивлялся, негодующе ворчал.
Она попыталась положить его руку себе на плечо, чтобы поддержать его, но Мэсси оттолкнул ее и прошел в ванную. Он встал под душ и включил холодную воду.
Когда он вытерся, она усадила его в кресло, где он ждал, пока сменят постельное белье и проветрят комнату.
Мэсси напомнил себе, что Он один из самых могущественных людей в мире.
Она уложила его обратно в постель, подложила ему под голову подушки и, несмотря на яростное сопротивление, заставила его выпить полную чашку мясного бульона, в котором были растворены три таблетки нембутала.
Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным.
Она села на край кровати, взяла его руку в свою и массировала его пальцы, становившиеся все слабее и слабее по мере того как он засыпал.
Близился вечер.
Леди Болдинг приказала накрыть чай в беседке, на открытом воздухе. Она сидела там в одиночестве, погруженная в мечты о Марен и разглядывая в листве эротические сцены, подсказанные ее воображением.
После чая она смыла с лица всю косметику и накрасилась заново, переоделась в белый брючный костюм из акульей кожи, повязала волосы бледно-голубой шелковой лентой и приказала шоферу отвезти ее в Ниццу, откуда она собиралась первым же рейсом вылететь в Париж.
Мэсси проспал до полудня следующего дня. Он открыл глаза и увидел леди Болдинг. Будто она все это время не отлучалась от его постели. Она улыбалась.
Он еще нетвердо стоял на ногах, но чувствовал себя значительно лучше. Глядя на себя в зеркало, он раздумывал, стоит ли бриться. Он не мог разобраться в своем состоянии. Похоже, что сейчас оно неустойчиво: может, он выкарабкается, а может, все начнется снова.
Он плеснул себе в лицо две пригоршни холодной воды и снова вернулся в спальню. Леди Болдинг помогла ему облачиться в шелковый халат и отвела его на террасу, где ярко светило солнце и стол был накрыт к завтраку.
Крепкий горячий кофе, яйца в мешочек, хрустящий поджаренный хлеб, крошечные клубничины, посыпанные сахарной пудрой, и снова горячий черный кофе, чтобы в нем растворилось черное слово. Мэсси подумал, что поправляется, но сам до конца не осмелился поверить в это.
– Я вчера была в Париже, – сказала леди Болдинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103