– Он хорошо получился?
– Великолепно. Вильденштейн огранил его овалом, как вы советовали.
– Я рад это слышать, сэр.
– Мне пришлось послать его с заказной почтой.
– Я понимаю, сэр.
– Мне очень жаль, что вы его не видели. На самом деле, жаль.
– Не все получается так, как нам хочется, – сказал Уотс, Чессер подумал, что Уотс выглядит хуже, чем когда он видел его в прошлый раз. За прошедший месяц он постарел на много лет.
– Ваш пакет готов, сэр, – сказал Уотс.
Конверт, такой же как обычно, лежал на столе, покрытом черным велюром.
– Мы ведь ждем Мичема?
– Он доверил это дело мне, – сказал Уотс, – если, конечно, вы не возражаете, сэр.
Чессер был разочарован. Присутствие Мичема должно было быть частью его триумфа. Самые важные просмотры обычно проводил Мичем. Чессер хотел прочесть на лице Мичема подтверждение, что он включен в число избранных.
– Не возражаю, – солгал он. – Мне все равно. Чессер взглянул на часы.
– Я немного опаздываю. Думаю, я не буду их смотреть. У меня назначена встреча с клиентом; намечается еще одна крупная покупка.
Он широко улыбнулся.
– Может, вы все-таки посмотрите, сэр?
– Не стоит.
– Как скажете, мистер Чессер.
– Сколько здесь?
Как раз в тот момент, когда Чессер спрашивал о Цене, Мичем вставлял слайд в портативный 35-миллиметровый диаскоп. Когда Чессер приехал, Мичем стоял у окна и смотрел вниз, на решительные и уверенные движения Чессера, его элегантный вид, дорогую машину с открытым верхом и девушку. Красивую, молодую девушку, уверенную в своей привлекательности, но не придававшую этому ни малейшего значения.
Эта девушка занимала воображение Мичема. Примерно в минуту он разглядывал ее незагорелые ляжки и необыкновенные длинные волосы. Ему хотелось верить, что в любви она повелительница, что ей нравится, когда ей служат, ей подчиняются. Он стоял и смотрел, пока она не уехала. Потом, не желая расставаться с ней, он торопливо, чтобы удержать состояние блаженства, навеянное фантазиями, отпер ящик стола, Достал диаскоп, включил его и вставил слайд.
Все снимки, которые прислал Коглин, были не в его вкусе. Мичем отобрал штук двадцать – с его точки зрения, наиболее сносных. Те, на которых девушка была внизу, а Чессер сверху, просто бесили его. Ему неприятно было видеть ее, распростертую на земле подобным образом, а мысль, что ей это нравилось, полностью выводила его из равновесия. Чессер – невежа; в любви он остался на школьном уровне, а такая очаровательная любовница требует покорности и смирения. Чессер был помехой, которую следовало убрать. Он все портил, но чем дольше Мичем смотрел на снимки, тем труднее ему было заменить изображение Чессера своим собственным. Но это еще не все. Даже те слайды, которые Мичем отобрал, он видел уже столько раз, что они перестали действовать на него возбуждающе.
Сейчас он рассматривал тот, который считал наиболее вдохновляющим из всех. Слайд был снят телеобъективом. Марен во весь рост, ноги слегка разведены, голова поднята. Она выглядит надменной, величественной. Рот раскрыт, с губ готовы слететь слова приказа. Чессера почти не видно; он не в фокусе, на дальнем плане. По этому снимку его нельзя узнать.
Глядя на слайд, Мичем решил, что сегодня он уйдет пораньше и воспользуется тем, что в Лондоне легко остаться неузнанным. Хватит с него тех двух тоскливых дней, которые он провел за городом в обществе жены и взрослых детей, приезжавших погостить со своими семьями, – скука смертная. Подумав, он решил, что не станет звонить старой подруге. Он найдет новую.
Желательно рыжую.
– Сколько? – только что спросил Чессер.
– Пятнадцать тысяч, – ответил Уотс, опустив голову. Чессер был уверен, что ослышался, – Пятнадцать тысяч?
Уотсу было неприятно повторять такое, однако, пришлось еще раз произнести это вслух, теперь отчетливо.
– Пятнадцать тысяч.
Чессер молчал. Затылок у него горел. Кисти рук стали твердыми и тяжелыми. Казалось, они вот-вот взорвутся.
– Я пас, – наконец произнес он. – Что, простите?
– Мне не нужен этот пакет. Я отказываюсь.
– Может, вы все-таки взглянете на него, – предложил Уотс, пытаясь помочь.
– Нет. Я надеюсь, что эта комната прослушивается. Я в этом не сомневаюсь. Так вот: Мичем может засунуть эти вшивые камушки себе в задницу. Этому мерзавцу только того и нужно. Алмазы – самая твердая на свете вещь. Как раз то, о чем он мечтал.
Уотс покачал головой, но не осуждая, а скорее наоборот, одобряя его действия. Чессер вышел из зала для просмотров, спустился вниз, не говоря ни слова прошел мимо Миллера и вышел на улицу. Входная дверь дома номер одиннадцать захлопнулась за ним навсегда.
Чессер вышел на Холборн, взял такси и велел шоферу везти его в «Риц». Ему нужна была Марен, нужна прямо сейчас. Он только что совершил профессиональное самоубийство.
Было только половина одиннадцатого, и Марен придет еще не скоро. Он развязал галстук, стащил его и засунул в карман. Потом снял пиджак, расстегнул запонки и закатал рукава. Он пытался сбросить гнетущее чувство, расслабиться.
Система просто рехнулась. Неужели Мичем думал, что он возьмет пакет еще дешевле предыдущего. Да ладно. Теперь вообще не будет никаких пакетов. Никогда.
Возможно, это только временный побочный эффект, но, черт возьми, ему было хорошо. Однако, когда такси оказалось в западной части города и в окно он увидел спешащих по делам людей, его настроение упало. Он уныло ссутулился и постарался ни о чем не думать. Это было невозможно, и тогда он стал думать только о приятных вещах, вроде того, как он посоветовал Мичему засунуть эти алмазы себе в задницу. Интересно, слышал ли Мичем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103