Но, разумеется, не так свободно, как прежде: Пури строго следил за нами.
Пури грозил, что если еще раз увидит меня увивающимся вокруг Лейли, то покажет дядюшке Наполеону мое злосчастное любовное письмо. Для отвода глаз и с согласия Лейли я притворился, что между нами все кончено, что я больше и не мечтаю о ней. К счастью, Пури тоже не предпринимал дальнейших шагов к заключению брака, – ясное дело, не из сочувствия ко мне. Позднее я узнал, что в результате нервного шока, который вызвала у него пальба союзной артиллерии, а также в результате усекновения одного из существенных органов, он утратил охоту жениться и все это время под большим секретом ходил лечиться к доктору Насеру оль-Хокама.
Возвращение Маш-Касема прервало мои размышления:
– Подожди, голубчик ты мой, сейчас отнесу на кухню миску с молоком и приду.
Вернувшись в сад, Маш-Касем, закатывая повыше штаны, чтобы залезть в арык и пустить воду для поливки цветов, сказал мне:
– Ты, сердешный мой, свою клятву помни: ничего ты от меня не слыхал.
– Маш-Касем, я готов еще хоть сто раз поклясться. Даю честное слово, даже если меня на куски разорвут, я не признаюсь, что от тебя слышал. Ну, что же ты молчишь? Я умираю от нетерпения! Что случилось? Для чего это испытание?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Вот что я собственными ушами слыхал. – Маш-Касем огляделся и продолжал тихим голосом:
– Вчера пришел к аге господин Полковник, а я, значит, ненароком ухо к замочной скважине приложился и разговор ихний услыхал. Про Пури-агу говорили…
– Да что говорили-то?
– Зачем врать… Знаешь ведь, что с тех пор, как у Пури один из залогов мужества отхватили, он не в себе чуток… Вроде бы ему мужество отказало… Сейчас доктор Насер оль-Хокама его этим током елекстрическим пользует,
– Знаю, Маш-Касем.
– Иди ты! Откуда же ты знаешь-то?
– А мне докторов сын рассказал потихоньку. Он один раз, когда Пури был у доктора, в кабинет зашел, видел, как ему к телу круг прикладывали, блестящий такой.
– Иди ты! Я-то, дурак, думал – кроме полковника, аги и меня, никто об этом не знает… Словом, теперь доктор изо всех сил старается Пури-агу уговорить, что поправился тот, а парень не верит. Твердости, значит, лишился. Вот доктор полковнику-то и скажи, что, мол, единственный выход – сигэ Сигэ – женщина, с которой заключают «временный брак», по существу наложница, взятая в дом на определенный срок.

ему взять, чтобы через это проверку его мужеству произвести. Но Пури-ага ни в какую – говорит, вообще не женюсь, или на Лейли-ханум.
Я слушал разинув рот. Маш-Касем, польщенный в! манием, продолжал:
– А теперь господин Полковник средство одно нашел. Договорились с этой Ахтар, сестрой Гиясабади, что заплатят ей деньги хорошие, а она чтоб пришла и Пури-ага испытала.
– Что? С сестрой Практикана Гиясабади?.. Как можно?.. Разве так делают…
– Известно, делают. Да и бабенка эта отказываться не стала.
– И что же дядюшка, Маш-Касем?
– Ага сначала против был, а потом все же дал согласие.
– Ну, а Практикан Гиясабади? Он про это знает?
– Зачем врать? До могилы… Этот мой земляк, с пор как Гамар-ханум родила, а ребеночек, всем на удивление, оказался на его сестру похожим, совсем бога забыл. Все-то у него не по-людски… Ты слыхал, как он бедных Дустали-хана и Азиз ос-Салтане из дому выгнал?.. Ежели он и сообразит что к чему, то как деньжат огребет, так и попридержит язык-то.
– Когда же они хотят это устроить?
– Ей-богу, зачем врать? Тут они совсем тихо заговорили, я толком не разобрал. Вроде бы сегодня-завтра. Договорились, значит, что полковник с супругою уйдут, Пури дома оставят. Ну, отыщут предлог какой, чтоб его не брать. Потому как сам он ничего знать не должен. Тогда эта Ахтар чего-нибудь придумает, придет туда и свое дело сделает.
– Маш-Касем, а ты считаешь… Как по-твоему… получится эта проверка?
– Ей-богу, родимый ты мой, с такой шустрой бабенкой что угодно получится. Она, ежели захочет, покойно старого агу из могилы подымет да расшевелит! Что там агу – она и меня самого, кабы случай представился, в грех ввела бы…
Я, не подумав толком, предложил:
– Маш-Касем, а может, мы подстережем ее и не дадим наедине с Пури остаться?
– Ну так она в другой раз придет, когда тебя не будет. Надо что-то другое сообразить. Да еще – как бы не вышло наружу, что тебе все известно… Ведь, кроме аги, полковника и Ахтар-вертихвостки, никто и не слыхал об этом. Ежели толки пойдут, ага мне башку расшибет… А вообще ага говорит, коли англичаны проведают – ославят его на весь город… Так оно и есть. Они ведь о-го-го…
– Маш-Касем, я прямо не знаю, что предпринять… Надо что-то делать! Ради бога, если узнаешь, когда они назначили эту встречу, извести меня.
– Ты давай успокойся. Натворишь чего-нибудь, меня подведешь… Я, может, больше твоего хочу это дело расстроить. Для меня честь всякой девушки из Гиясабада, может, собственной чести дороже… Ты хоть всю округу обойди, никого не найдешь, кто бы так честью дорожил, как гиясабадцы.
Маш-Касем еще раз взял с меня клятву, чтобы я держал секрет про себя, никому не выдавал бы его и, главное, остерегался козней англичан.
Расстроенный и несчастный, я вернулся в свою комнату. Сколько я ни ломал голову, ничего на ум не шло. Вернее, каждая новая идея, которая у меня появлялась, наталкивалась на непреодолимые трудности.
В отчаянии я отправился прогуляться к дому Асадолла-мирзы, который, как мне было известно, уехал. Но, когда я подошел ближе, господь будто приоткрыл передо мной райские врата: из дома слышались звуки граммофона.
– Слава богу, что вы здесь, дядя Асадолла! Когда вы вернулись?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158