Во-вторых, этому человеку следовало публично взять на себя грех. И наконец, третья трудность: парламентеры должны были убедить дядюшку, что признавшийся говорит чистую правду.
Вдруг в разгар всех этих дискуссий и споров Шамсали-мирза воскликнул:
– Погодите-ка! Если память мне не изменяет, в тот вечер рядом с агой, кроме тех двоих, находился еще и Маш-Касем.
Кто-то запротестовал:.
– Но Маш-Касем стоял не сбоку от аги, а у него за спиной.
Шамсали-мирза с раздражением крикнул:
– У аги же не было акустического компаса!
Присутствовавшие один за другим согласились, что в тот вечер, когда дядюшка Наполеон рассказывал о битве при Казеруне и целился в лоб атаману разбойничьей шайки, и особенно в тот момент, когда раздался подозрительный звук, Маш-Касем действительно стоял рядом.
Но дядя Полковник озабоченно покачал головой:
– Вы рано радуетесь. Я Маш-Касема хорошо знаю. Он не из тех, кто поддается нажиму… Он убежден, что человек, имеющий понятие о чести, не позволит себе такой оплошности.
Шамсали-мирза задумался и, помолчав, сказал:
– Это правда. Если помните, Маш-Касем неоднократно рассказывал про свою племянницу, которая однажды на чьей-то свадьбе так же оконфузилась, а потом покончила самоубийством.
– Может, если мы предложим ему солидную сумму… Хотя вообще-то он не падок на деньги…
Опасаясь, как бы зыбкий призрак мира, начавший вырисовываться на горизонте, вдруг не растаял, я с жаром заявил:
– Знаете что, дядя! Маш-Касем давно говорит, что больше всего на свете хотел бы построить в Гиясабаде крытое водохранилище и передать его в дар местным жителям.
Все шумно подтвердили мои слова. Была высказана надежда, что ради осуществления своей заветной мечты Маш-Касем согласится нам помочь.
Перед тем, как вызвать на совет Маш-Касема, решили обсудить второе осложняющее обстоятельство, а именно: как убедительно преподнести эту версию дядюшке Наполеону. Разгорелись споры. Один из родственников сказал:
– Заранее очень прошу меня извинить… Надеюсь, мое предложение вас не обидит, но это, на мой взгляд, единственный выход из положения. Тысячу раз прошу прощения, но все мы, все те, кто в тот вечер присутствовал в доме аги, или, по крайней мере, несколько человек из нас должны поклясться аге памятью Великого Праотца, что подозрительный звук был издан Маш-Касемом.
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
– Памятью Великого Праотца?!
Двое из родственников едва не упали в обморок. Поднялся неописуемый шум и гвалт. Через несколько минут в комнате повисла мертвая тишина. Все, вытаращив глаза, с негодованием глядели на человека, рискнувшего выступить с таким невероятным предложением.
Великим Праотцом в семье называли деда дядюшки Наполеона, и никто из родственников никогда не осмелился бы поклясться памятью Великого Праотца, даже если бы в разгар лета потребовалось подтвердить, что на улице тепло.
Подумать только! В ту минуту, когда дядюшка Наполеон, не щадя сил, развил бурную деятельность ради спасения священного единства благородного семейства, а Асадолла-мирза пребывал в цепких когтях представителя закона и Азиз ос-Салтане и готов был принести себя в жертву во имя той же высокой цели, какой-то наглец осмелился подобным образом оскорбить память Великого Праотца, ставшего символом этого священного единства! У всех были такие лица, будто сам дух Великого Праотца трубным голосом возопил с того света.
Несчастный, выдвинувший нелепое предложение так растерялся, что не знал, что и сказать. В конце концов при поддержке нескольких родственников, по доброте душевной вошедших в его кошмарное положение, он поклялся всеми святыми, что сказал не «праотца», а просто «отца», имея в виду не деда, а всего лишь папашу дядюшки. После вынесения незадачливому родственнику всеобщего порицания, после пламенных речей, полных осуждения и негодования, а вслед за тем после рассмотрения «контрпредложения» о том, что надо бы слегка удлинить и расширить дарственное водохранилище Маш-Касема, хотя это и сопряжено с дополнительными расходами, наконец было решено вызвать Маш-Касема и поставить – перед ним вопрос ребром.
Шамсали-мирза сначала в трогательной и патетической форме сообщил Маш-Касему, что для спасения великой и знатной семьи от раскола и междоусобиц его решение имеет жизненно важное значение, а затем, глядя ему в глаза, сказал:
– Мы просим вас, господин Маш-Касем, проявить самоотверженность и пойти на жертву! Готовы ли вы помочь нам во имя этой священной цели?
– Э-э – э, зачем мне врать?! До могилы-то… ать… ать… четыре пальца, не больше. Во-первых, скажу, я в этой семье хлеб-соль ем, во-вторых, ага наш, дай ему господь здоровья и благополучия, не раз и не два, а может, все сто раз, спасал меня прямо из когтей Азраила. А в-третьих, мне на жертву идти – дело привычное… Вот помню, однажды в самый разгар битвы при Казеруне одному из наших ребят пуля прямо промеж глаз попала и из затылка вышла… Но он отчаянный был… Я все стараюсь взвалить его на лошадь, чтоб с поля боя вывезти, а он – ни в какую. Ты, говорит, Маш-Касем, брось меня, мне уж недолго осталось. Так разве ж я его бросил?..
Шамсали-мирза нетерпеливо перебил его:
– Господин Маш-Касем, об этом вы расскажете позже… Отвечайте, вы готовы помочь нам в этот критический момент?
Маш-Касем, рассчитывавший, что хоть на сей раз его дослушают, очень обиделся и ответил:
– Конечно. Я вам кругом обязан.
Шамсали-мирза торжественно произнес:
– Господин Маш-Касем, мы уже подготовили почву для решения почти всех спорных вопросов между двумя сторонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158