ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«Будешь хорошей девочкой и никому не скажешь, съездим с тобой в Сан-Франциско…» Маменька, а в Сан-Франциско красиво?
Азиз ос-Салтане многозначительно посмотрела на дочь, чтобы та замолчала, но Гамар не унималась:
– Ну скажите, маменька, красиво? Да?
– Нет. Детей туда не возят, – ответила ей Азиз ос-Салтане и, нисколько не рассердившись, пробормотала: – Накажи, господи, Асадоллу за его проделки!
Дустали-хан, трясясь от негодования, спросил:
– Слышала? Ты и теперь будешь защищать этого бандита?
Азиз ос-Салтане бросила на него грозный взгляд:
– А ты бы помолчал! Подумаешь, пошутил парень.
Дядя Полковник прервал их:
– Раз ага не возражает, не будем терять времени. Беги, Маш-Касем, беги, голубчик… Разыщи пекаря. Вот тебе деньги. Непременно уговори его отказаться от своей жалобы.
Маш-Касем, не глядя на него, ответил:
– Это дело нелегкое.
– Что такое? Почему нелегкое?
– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я пекаря час назад видел. Голову ему перевязали и из больницы домой отправили. Сейчас у него там непременно доктор Насер оль-Хокама сидит.
– Значит, ему не так уж и плохо?
– Наверно. Но загвоздка в том, что я уже десять – двенадцать дней, как с пекарем поссорился. Помните, мы тогда еще в лепешке кусок тряпки нашли?.. Я пекаря за это отчитал, а он, скотина, как ударит меня гирей прямо вот сюда! У меня чуть сердце не выскочило. Ну я ему тоже… корзиной по голове. Тут, конечно, люди набежали, разняли нас… А только я с того дня обиду на него имею и с ним не разговариваю.
– Что еще за обида?! Взрослый человек, а как ребенок обижаешься.
– А что ж тут плохого? Вон ага наш разве сейчас на зятя своего не в обиде?
– Не говори ерунду! Ступай!
– Да ей – богу, ага, зачем мне врать?! Вы меня хоть убейте, я этому пекарю и в морду не плюну, а вы хотите, чтоб я еще пошел его проведать!
Дядя Полковник, Дустали-хан, Азиз ос-Салтане и даже Шамсали-мирза начали на все лады уговаривать и упрашивать Маш-Касема, но им так и не удалось его уломать.
– Мы, гиясабадцы, честь свою выше всего на свете ставим. Один мой земляк, к примеру… Он вообще-то даже не из Гиясабада был, а из деревни, что поближе к Куму, там, где…
– Не идешь, так не мели языком! – закричал на него дядя Полковник. – Чтоб тебя вместе с твоим земляком в одну могилу положили!
В перепалку вмешался дядюшка Наполеон. Суровым тоном он отчитал брата за невоздержанность, но поняв, что все родственники решили любой ценой ублажить пекаря, только бы выпустить на свободу Ширали, повернулся к Маш-Касему и сказал:
– Маш-Касем, как на поле битвы я приказывал тебе, а ты выполнял мои приказы, так и сегодня ты должен сделать то, что я говорю! Иди же! Считай, что мы с тобой сейчас сражаемся под Казеруном!
Маш-Касем вытянулся в струнку:
– Слушаюсь! Только, ага, бога ради сами посудите… Тут ведь большая разница… В те дни вы мне отдавали приказы сражаться против англичанов, а сейчас посылаете к скотине-пекарю!.. Вот помню, однажды в самый разгар битвы при Казеруне, схватил это я ружье…
– Без разговоров, Касем! Иди! Твой командир дал тебе приказ. Срочно его выполняй!
Когда Маш-Касем возвратился, все уже истомились от ожидания и то бродили по комнате, то вновь усаживались. Увидев Маш-Касема, родственники тотчас окружили его плотным кольцом.
– Ну что, Маш-Касем?
– А зачем мне врать?! До могилы-то… С самим пекарем я не говорил, но брата его во двор вызвал и попросил все тому передать. Брат его ходил к нему, уговаривал, а все равно ничего не вышло…
– Как так не вышло?
– Пекарь говорит, пусть, мол, Ширали при всех лавочниках квартала руку мне поцелует, тогда, мол, я, может, его и прощу.
Дустали-хан в изнеможении упал в кресло и простонал:
– Теперь этот бандит так и застрянет в доме Ширали.
Маш-Касем продолжал:
– А сейчас я встретил сапожника Исмаила. Он в полицию заходил, Ширали видел, так тот попросил его: ты, говорит, сходи ко мне домой, жене моей скажи, пусть не беспокоится и гостя принимает как положено, со всем радушием!
Дядя Полковник покачал головой:
– Ну и ну! Ну и ну! Вот это гостеприимство! Да, как говорит Асадолла, действительно моменто!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В разгар споров о вражде Ширали и пекаря произошло совершенно неожиданное событие, заставившее всех остолбенеть от изумления. Затаив дыхание, родственники смотрели и не верили своим глазам – на пороге дядюшкиной залы стоял мой отец. Я искоса поглядел на дядюшку Наполеона. Казалось, он в эту минуту стал даже выше ростом. С выпученными глазами и открытым ртом он, не отрываясь, смотрел на вошедшего.
– Я пришел поцеловать вам руку и молить о прощении… Простите меня, ага! – сказал отец и, пройдя через залу, остановился в двух шагах от дядюшки, но тот сидел все так же неподвижно.
Сердце мое гулко колотилось в груди. Мне хотелось крикнуть дядюшке, чтобы он не отвергал благородного порыва отца. Наверно, все остальные испытывали в этот миг то же, что и я. Последовавшая затем пауза тянулась вечность. Но вдруг дядюшка тоже простер руки к отцу, и они заключили друг друга в тесные объятия.
Из груди родственников вырвался восторженный крик радости. Моя мать бросилась к дядюшке и отцу и расцеловала обоих.
Я кинулся к комнате, где, как мне было известно, сидела в заточении Лейли, и закричал:
– Лейли, Лейли! Выйди, погляди… Выйди же! Смотри, наши отцы помирились!
Лейли неверными шагами вышла из комнаты и, увидев, что недавние враги обнимаются, схватила меня за руку и крепко сжала ее в своей. Я прошептал ей на ухо:
– Лейли, я очень счастлив!
– Я тоже.
– Лейли, я люблю тебя.
Лейли покраснела и чуть слышно ответила:
– Я тебя тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Азиз ос-Салтане многозначительно посмотрела на дочь, чтобы та замолчала, но Гамар не унималась:
– Ну скажите, маменька, красиво? Да?
– Нет. Детей туда не возят, – ответила ей Азиз ос-Салтане и, нисколько не рассердившись, пробормотала: – Накажи, господи, Асадоллу за его проделки!
Дустали-хан, трясясь от негодования, спросил:
– Слышала? Ты и теперь будешь защищать этого бандита?
Азиз ос-Салтане бросила на него грозный взгляд:
– А ты бы помолчал! Подумаешь, пошутил парень.
Дядя Полковник прервал их:
– Раз ага не возражает, не будем терять времени. Беги, Маш-Касем, беги, голубчик… Разыщи пекаря. Вот тебе деньги. Непременно уговори его отказаться от своей жалобы.
Маш-Касем, не глядя на него, ответил:
– Это дело нелегкое.
– Что такое? Почему нелегкое?
– Зачем мне врать?! До могилы-то… Я пекаря час назад видел. Голову ему перевязали и из больницы домой отправили. Сейчас у него там непременно доктор Насер оль-Хокама сидит.
– Значит, ему не так уж и плохо?
– Наверно. Но загвоздка в том, что я уже десять – двенадцать дней, как с пекарем поссорился. Помните, мы тогда еще в лепешке кусок тряпки нашли?.. Я пекаря за это отчитал, а он, скотина, как ударит меня гирей прямо вот сюда! У меня чуть сердце не выскочило. Ну я ему тоже… корзиной по голове. Тут, конечно, люди набежали, разняли нас… А только я с того дня обиду на него имею и с ним не разговариваю.
– Что еще за обида?! Взрослый человек, а как ребенок обижаешься.
– А что ж тут плохого? Вон ага наш разве сейчас на зятя своего не в обиде?
– Не говори ерунду! Ступай!
– Да ей – богу, ага, зачем мне врать?! Вы меня хоть убейте, я этому пекарю и в морду не плюну, а вы хотите, чтоб я еще пошел его проведать!
Дядя Полковник, Дустали-хан, Азиз ос-Салтане и даже Шамсали-мирза начали на все лады уговаривать и упрашивать Маш-Касема, но им так и не удалось его уломать.
– Мы, гиясабадцы, честь свою выше всего на свете ставим. Один мой земляк, к примеру… Он вообще-то даже не из Гиясабада был, а из деревни, что поближе к Куму, там, где…
– Не идешь, так не мели языком! – закричал на него дядя Полковник. – Чтоб тебя вместе с твоим земляком в одну могилу положили!
В перепалку вмешался дядюшка Наполеон. Суровым тоном он отчитал брата за невоздержанность, но поняв, что все родственники решили любой ценой ублажить пекаря, только бы выпустить на свободу Ширали, повернулся к Маш-Касему и сказал:
– Маш-Касем, как на поле битвы я приказывал тебе, а ты выполнял мои приказы, так и сегодня ты должен сделать то, что я говорю! Иди же! Считай, что мы с тобой сейчас сражаемся под Казеруном!
Маш-Касем вытянулся в струнку:
– Слушаюсь! Только, ага, бога ради сами посудите… Тут ведь большая разница… В те дни вы мне отдавали приказы сражаться против англичанов, а сейчас посылаете к скотине-пекарю!.. Вот помню, однажды в самый разгар битвы при Казеруне, схватил это я ружье…
– Без разговоров, Касем! Иди! Твой командир дал тебе приказ. Срочно его выполняй!
Когда Маш-Касем возвратился, все уже истомились от ожидания и то бродили по комнате, то вновь усаживались. Увидев Маш-Касема, родственники тотчас окружили его плотным кольцом.
– Ну что, Маш-Касем?
– А зачем мне врать?! До могилы-то… С самим пекарем я не говорил, но брата его во двор вызвал и попросил все тому передать. Брат его ходил к нему, уговаривал, а все равно ничего не вышло…
– Как так не вышло?
– Пекарь говорит, пусть, мол, Ширали при всех лавочниках квартала руку мне поцелует, тогда, мол, я, может, его и прощу.
Дустали-хан в изнеможении упал в кресло и простонал:
– Теперь этот бандит так и застрянет в доме Ширали.
Маш-Касем продолжал:
– А сейчас я встретил сапожника Исмаила. Он в полицию заходил, Ширали видел, так тот попросил его: ты, говорит, сходи ко мне домой, жене моей скажи, пусть не беспокоится и гостя принимает как положено, со всем радушием!
Дядя Полковник покачал головой:
– Ну и ну! Ну и ну! Вот это гостеприимство! Да, как говорит Асадолла, действительно моменто!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В разгар споров о вражде Ширали и пекаря произошло совершенно неожиданное событие, заставившее всех остолбенеть от изумления. Затаив дыхание, родственники смотрели и не верили своим глазам – на пороге дядюшкиной залы стоял мой отец. Я искоса поглядел на дядюшку Наполеона. Казалось, он в эту минуту стал даже выше ростом. С выпученными глазами и открытым ртом он, не отрываясь, смотрел на вошедшего.
– Я пришел поцеловать вам руку и молить о прощении… Простите меня, ага! – сказал отец и, пройдя через залу, остановился в двух шагах от дядюшки, но тот сидел все так же неподвижно.
Сердце мое гулко колотилось в груди. Мне хотелось крикнуть дядюшке, чтобы он не отвергал благородного порыва отца. Наверно, все остальные испытывали в этот миг то же, что и я. Последовавшая затем пауза тянулась вечность. Но вдруг дядюшка тоже простер руки к отцу, и они заключили друг друга в тесные объятия.
Из груди родственников вырвался восторженный крик радости. Моя мать бросилась к дядюшке и отцу и расцеловала обоих.
Я кинулся к комнате, где, как мне было известно, сидела в заточении Лейли, и закричал:
– Лейли, Лейли! Выйди, погляди… Выйди же! Смотри, наши отцы помирились!
Лейли неверными шагами вышла из комнаты и, увидев, что недавние враги обнимаются, схватила меня за руку и крепко сжала ее в своей. Я прошептал ей на ухо:
– Лейли, я очень счастлив!
– Я тоже.
– Лейли, я люблю тебя.
Лейли покраснела и чуть слышно ответила:
– Я тебя тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158