"Ну и шут с ними. От этого все равно не уйдешь", - решил он, и ему стало как-то проще, обыкновеннее, словно девичья выходка приобщила его к этому шумному, беззаботному кружку. Да что, в самом деле! Не на свидание же идет он, а поговорить с ней по делам.
В Надиной половине избы горела лампа, свет из окон вырывался широкими пучками и, попадая в густые топкие ветви акации, глох в них, словно запутывался. Песцов осторожно стукнул в наличник и увидел, как тревожно метнулась Надина тень к двери. Потом загремела щеколда, раскрылась дверь и в черном проеме показалось Надино лицо. Выражение его было испуганным и удивленным.
- Проходите, Матвей Ильич... - пригласила она наконец.
Песцов поздоровался, прошел в избу. Здесь было очень просторно, чисто и как-то пусто. В углу стояла узенькая железная койка, покрытая пестрым покрывалом, небольшой столик прижался к стене, возле него две табуретки да еще невысокая жиденькая этажерка, на которой лежала темная горка книжек, прикрытая белой салфеточкой. На стенах голо, только над столом висел полотняный конвертик, из которого выглядывали фотокарточки.
Надя держалась застенчиво, села на уголок табуретки, подальше от стола. Матвею было тоже как-то неловко, и он пожалел, что пришел.
- А мы сегодня в правлении собирались, - сказал Песцов.
- А я в поле задержалась... до вечера, - быстро, словно оправдываясь, сказала Надя и покраснела.
- Не получилось у нас разговора.
- Почему?
- Шут их знает... Не пойму я их. Что здесь за народ! С ними по душам хочешь. Мыслями делишься... А они бормочут как деревянные.
- Вы только с членами правления говорили. При чем же тут народ?
- Ну, так они же представляют народ.
- Вот именно, представляют. Не больно они утруждают себя.
- Так зачем же их держать?
- Сами они себя держат.
- А народ?
- Что ж народ! Народ у нас доверчивый. Как-никак правление лицо колхоза, - значит, поддерживают. До поры до времени, конечно.
- Как же они держатся?
- Друг за друга... Крепко держатся. И все проходит сквозь них, как через сито: и сверху и снизу. А что не нужно им - не пропускают.
- Так надо менять их!
- Менять нужно заведенный порядок. Ведь у нас половина мужиков ходят в руководителях, учетчиках да охранниках.
- Да, это все толкачи...
- Их ведь развелось что воробьев... И шумят они громче всех. И хлеб им дармовой... Они и держатся кучно, друг за дружку.
- Черт возьми, и все это идет на холостые обороты.
- А если закрепить землю, да еще скот... Придется им работать. Они чуют это. Вот и зашумели.
Песцов подошел к Наде.
- Надя, Надюша! Вы просто умница... Вы необыкновенная умница...
Она стояла перед ним, потупившись, и твердила каким-то чужим голосом:
- Не надо... Не надо, Матвей Ильич.
- Но почему? Я не могу без тебя...
- За нами же следят.
- Ну и черт с ними! Хочешь, я останусь у тебя?
- Это может плохо кончиться.
- Надя, но я люблю тебя! - Он обнял ее и стал целовать.
- О боже! - и она сама, жадно целуя его, глядя на него с испугом и тревогой, шептала: - Мы сумасшедшие... сумасшедшие.
- Милая, славная моя!
- Уходи... Не мучай меня.
- Хорошо... Я уйду.
Они вышли в сени. Надя долго в темноте не могла нащупать щеколду. Они стояли рядом, и Матвей слышал, как она часто и тяжело дышит. Он поймал ее за руку, потом обнял за талию и поцеловал.
- Завтра я приду к тебе... И навсегда! Слышишь? - прошептал он.
Она крепко стиснула его руку, и он почувствовал, как левая щека его увлажнилась. Она плакала; губы ее были вялые и холодные, и вся она мелко дрожала, как от озноба.
Спрыгивая с крыльца, Песцов услышал, как затрещал плетень, потом мелькнули две тени от палисадника к сараю. И долго еще, удаляясь, гулко топали сапоги в ночной тишине.
24
Песцов оказался временно за председателя. Волгин уехал в район покупать горючее и запасные части к тракторам и оставил за себя хозяйствовать не Семакова, как делал обычно, а Песцова.
- Приноравливайся, - говорил он на прощание. - А то сразу-то невдомек чего будет. Хозяйство - воз тяжелый, тянуть его надо исподволь, а не рывками. Иначе холку набьешь.
- Волгин на попятную пошел, натурально. Сам уступает место Песцову, - с едкой усмешкой жаловался Круглов.
- Это еще ничего, ничего, - утешал его Семаков. - Погоди маленько. Узнаем, что думает Стогов. Волгин заедет к нему, посоветуется. А я донесение в райком отправил. Все описал, все его антиколхозные умыслы. Ничего, ничего. Пусть пока хозяйствует, а мы поглядим.
Внешне Семаков ничем не выказывал своей неприязни к Песцову. Он был с ним вежлив и даже советовался:
- Матвей Ильич, что нам делать с Иваном Черноземовым? На его поле ячмень подошел... Жать пора. А он не берет к себе третьего комбайнера.
- Как это - не берет?
- Очень просто, вдвоем с Лесиным, говорит, справлюсь. А Петра Бутусова мне не надо.
- Ничего не понимаю.
- За звеном Черноземова мы закрепили кроме кукурузы поле ячменя. На Косачевском мысу. Слыхали?
- Ну?!
- Договор с ним подписали. Вот он и надеется премиальные получить. Ну и понятное дело - поделиться с Бутусовым не хочет.
- Так пошлите того, с кем он хочет работать.
- Матвей Ильич, правлению некогда устраивать любовные сделки меж колхозниками.
- Ладно. Я завтра съезжу на Косачевский мыс. Разберусь с этим Черноземовым.
Ячмень на Косачевском мысу подошел как-то неожиданно, в разгар сенокоса. "За усы он тянет ячмень-то, что ли? Иль колдует?! - удивлялся Волгин. - Дней на десять раньше срока поспел".
Накануне жатвы Иван Черноземов долго не ложился. Еще с вечера перегнал он свой комбайн в поле; бочку горючего про запас схоронил - в глинистом обрывчике нишу выкопал, свежей травой укрыл бочку, землей присыпал, чтоб воспарения не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62