- Можно... А куда ж ты будешь на тракторе ездить?
- В магазин, мамке за хлебом.
- Ах ты мой заботливый! Мы тебя связным поставим, а мать звеньевой. Мать, согласна?
- Да ну вас... Языком-то молоть...
- Теория в отрыве от практики, - сказал Степка. - А мы люди темные. Нам не нужна амбиция, подай амуницию.
Он стал собираться в клуб: под кожанку небрежно мотнул на шею белоснежное кашне, бархоткой надраил низко осаженные, в "гармошку", хромовые сапожки, кинул на затылок пупырчатую кепочку и подмигнул Ивану:
- До встречи в долине Миссури...
Вскоре ушли на свою половину, в горницу, Иван с Ириной, и оттуда сквозь притворенную дверь долго еще доносилось неясное "бу-бу-бу" да звонкие всхлипывания от счастливого смеха.
Ефимовну сморило на печи - оттуда торчали ее подшитые валенки. Федярка притих на скамье на разостланном полушубке.
А Егор Иванович долго ворочался на койке, ждал снега... И снег пошел; прошлепав босыми ногами по полу, Егор Иванович отдернул штору на окне, приложился лбом к стеклу - так и есть! Близко, у самого носа, густо мельтешили крупные хлопья, и такие видные, будто кто их подсвечивал. Егор Иванович оделся, в сенях настроил фонарь "летучая мышь" и вышел во двор. В дыры с торцовой стены в каретник задувало - снег ложился легкой кисеей на тракторы. Егор Иванович обмахнул рукавицей капоты и кабины, усмехнулся про себя. И принялся затыкать соломой дыры в стене.
- Выходит, и для трактора защитку надо делать.
2
Первый снег приносит много радостей на селе. По крутым склонам оврага елозит ребятня на лыжах и салазках, на облепленных коровьим навозом оледенелых корзинах, а то и прямо так, на задубевших от снега пиджаках. А на конном дворе прилаживают к упряжке сани, тащат хрустящие кошевки для розвальней, сено. Озябшие возчики прыгают возле саней, борются, смеются, похлопывают овчинными рукавицами.
Нынче со снегом возвратилась в Переваловское агрономша и как ни в чем не бывало вышел на работу председатель Волгин. Оправился от своей загадочной болезни.
По-праздничному чувствовал себя и Егор Иванович. Надел новый полушубок черной дубки, валенки белые раскатал на всю длину, аж за колена - и пошел, похрупывая снежком, на конный двор.
- Кум! - встретил его радостно на конном дворе заведующий конефермой Лубников, дотошливый мужик, высокий, тонкошеий, на котором все болталось, словно на колу. - У Волгина баня топится. Пошли ужо смоем осеннюю грязь-то. Да горяченького пропустим. Обмывать надо технику. Волгин с утра был. Без бригадира, говорит, не начнем.
- Хватит, отбригадирствовал.
- Чего? - разинул от удивления рот Лубников.
- Села баба на чело... В отставку ухожу.
- По причинам убеждения аль к примеру? - Лубников от интересу сдвинул на затылок замызганную фуражку.
- Вечером узнаешь, - ответил Егор Иванович и ушел, оставив Лубникова в сильном недоумении: как это уйти из бригадиров добровольно! Пост оставить!! Шутка сказать...
А вечером в большой, перегороженной на две половины избе председателя Волгина собрались почти все правленцы. Среди гостей выделялся солидностью и степенством круглолицый завхоз Семаков. "Вечно румяный, как девка с морозу", - говорил про него Лубников. Возле молоденькой светловолосой агрономши Нади увивался заведующий овцефермой Круглов, старый холостяк и сердцеед, красивый, горбоносый, в крупных седеющих кудрях.
Сам хозяин Игнат Волгин, невысокий, квадратный мужик, рябоватый, отчего казался суровым, хлопотал возле длинного стола; ему подавала тарелки с закусками рослая, выше его на голову, хозяйка с равнодушным, усталым лицом. Ни шутки, ни смех нисколько не трогали ее; она невесело глядела кроткими серыми глазами, думая о чем-то своем.
- Марфа, грибков! Марфа, помидорчиков! - поминутно кричал ей в ухо Волгин, и Марфа доставала все, что нужно, откуда-то из подпола, из чулана и все ставила и ставила в тарелках на длинный, покрытый вязаной скатертью стол.
Марфа была глухой, и, очевидно, эта почти полная глухота наложила отпечаток печального равнодушия на ее крупное лицо. Раньше она работала фельдшером, но, оглохнув, пошла ка ферму дояркой, а затем стала заведующей...
Марфе помогала Ефимовна - нарезала квашеный вилок, огурцы, окорок, чистила ножи...
А гости все прибывали. Пришел Иван с женой, Степа. Крякали с мороза, обметали у порога валенки. Только Егор Иванович с Лубниковым все еще парились в бане.
Шутили все больше насчет Нади.
- А чего это Сенька-шофер не идет! - поглядывал подозрительно на нее Волгин. - Или подвенечный костюм ищет?
- Ему поглядеться не во что... Он зеркало выдрал из своей машины да пристроил на ее велосипед, - сказал Круглов.
- Так вот почему он чумазым-то ходит последнее время, - захохотал Семаков.
- Это он слезы по щекам размазывает, - подмигнул Степка Наде.
И все были такие веселые, праздничные, особенно Надя. Высокая, тоненькая, с тяжелыми желтовато-светлыми, как спелая рожь, волосами, собранными на городской манер копной на макушке, в красном джемпере с большим воротником, она была какой-то новой для этих людей, привыкших видеть ее то в плаще, то в сапогах верхом на лошади или на велосипеде.
- У вас сегодня натуральный вид, - сделал ей комплимент Круглов. Фасон для культурного человека - великая сила.
Сам Круглов был одет, как ему казалось, по новейшей моде. Толстый рыжий пиджак, зеленый пуловер, клетчатая рубашка и синий галстук.
- Эка ты разукрасился... - заметил Волгин. - Не мужик, а прямо селезень.
- Где ж твои кумовья? - спросил Семаков Игната Волгина. - Может, в шайках уходились?
- Идут! - крикнул от окна Степка. - Распарились, как раки вареные.
По заснеженной тропинке от бани шли гуськом, нога в ногу, Лубников и Егор Иванович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62