– И вы все это узнаете из телевизионных передач?
– Все это из… – Бурдо захихикал. – О нет, доктор Джил… Вы не будете возражать, если я буду называть вас доктором Джилом?
Дейсейн повернулся к Бурдо и увидел вопросительное выражение на лице собеседника. Доктор Джил. Если ответишь, что ты против, то тебя сочтут за упрямого идиота. Но Дейсейн чувствовал, что, дав согласие на это, он сделает шаг назад, сдаст позицию в важной битве. Однако он не видел видимых причин для возражений.
– Как вам будет угодно, – ответил Дейсейн. – Только объясните мне насчет телевидения.
– Это… наше окно во внешний мир, – начал Бурдо. – Весь внешний мир с его постоянной целесообразностью находится там, целый мир – это телевидение. И мы наблюдаем за ним благодаря…
– Постоянной целесообразности? – Дейсейн попытался приподняться на локтях, однако в результате добился лишь того, что заныли от боли его обожженные руки. Он упал обратно на постель, не отрывая взгляда от Бурдо.
– Ну, конечно, сэр. Внешний мир действует по принципу временной целесообразности, доктор Джил. Вы должны знать это. И всегда почему-то выходит так, что временное качество переходит в постоянное. Временный налог, вызванная необходимостью блиц-война, временная жестокость, которой придет конец, как только изменятся определенные условия… правительственные агентства, созданные для постоянного…
– Значит, вы следите за выпусками новостей и черпаете все из…
– Не только из новостей, доктор Джил. Из всего, и наши наблюдатели пишут сжатые отчеты, в которых… Поймите, телевидение показывает все, жизнь внешнего мира. Его жители – зрители. Они ждут, когда все само собой образуется, и не хотят сделать больше, чем нажимать на кнопку выключателя своего телевизора. Они хотят сидеть, откинувшись на спинку кресел, и ждать у моря погоды: вдруг им как-то повезет в жизни. Они смотрят ночные представления, а потом выключают свои телевизоры. Затем отправляются спать – что аналогично тому, как они выключают телевизор. Вся беда в том, что эти ночные представления часто заканчиваются позже, чем они думают. Это ведет к отчаянию – от их неспособности понять это, доктор Джил. А отчаяние в свою очередь ведет к насилию. И вот наступает утро почти для любого из этих бедолаг из внешнего мира, и тогда они осознают, что они ничего не приобретают в этой жизни, сколько бы они ни просидели у телевизора. Да этого и не может произойти, потому что они не принимают участия в жизни. Они никогда не поднимались на подмостки сцены, никогда не обладали ничем настоящим. Это все была иллюзия… заблуждение.
Дейсейн впитывал поток этих слов, их значение и подтекст. Он с ужасом ощущал истинность сказанного Бурдо.
– Итак, они полностью отключаются, – пробормотал Дейсейн.
– Это все телевидение, – заметил Бурдо.
Дейсейн повернул голову и посмотрел в окно.
– Вообще-то вам, доктор Джил, не мешало бы поесть, – произнес Бурдо.
– Нет.
– Доктор Джил, в определенных вещах вы кажетесь мудрым человеком, но вот что касается остальных…
– Не называйте меня мудрым, – прервал его Дейсейн. – Называйте меня человеком с большим жизненным опытом.
– Здесь самая лучшая еда, – продолжал увещевать его Бурдо. – Я пойду и сам приготовлю завтрак. Вам не нужно бояться.
– Я уже не раз обжигался, – заметил Дейсейн.
– Но в огне обжигаются горшки, доктор Джил.
– Уин, я восхищаюсь вами и вы внушаете мне доверие. Вы спасли мне жизнь. Не думаю, что от вас этого ждали, но вы сделали это. Вот почему доктор Паже и направил вас сюда. Но несчастный случай может произойти… даже с вами.
– Мне больно слышать это, доктор Джил. Я не из тех, кто одной рукой кормит кукурузой, а другой пытается запихнуть вам в глотку кочерыжку.
Дейсейн вздохнул. Он обидел Бурдо, но, с другой стороны… Внезапно Дейсейну пришла в голову мысль, что он сидит на какой-то особого рода бомбе. Сантарога прекратила нападения на него, вероятно частично, из-за его нынешней беспомощности. Но эта коммуна способна вернуться к созданию несчастных случаев, если ему вздумается позволить себе нечто, что запрещено здесь.
В этот момент Дейсейн желал лишь одного: оказаться подальше от этой долины. Он отчаянно хотел этого – даже понимая, что для исполнения этого желания он будет объявлен вне закона.
Дверь рядом с Бурдо открылась. В комнату боком вошла медсестра, толкая перед собой тележку. Она повернулась, и Дейсейн узнал ее: Дженни.
Забыв о своих ожогах, Дейсейн приподнялся на локтях.
Дженни посмотрела на него со странной болью в глазах. Ее полные губы были надуты. Длинные черные волосы, аккуратно зачесанные назад, были перехвачены лентой. Она была в белом халате, белых чулках, белых туфлях… без головного убора.
Дейсейн проглотил комок в горле.
– Мисс Дженни, – начал Бурдо. – Что это у вас там, на тележке?
Она ответила, не отводя взгляда от Дейсейна:
– Немного еды для этого сумасшедшего. Я сама приготовила ее.
– Я пытался заставить его поесть, – вздохнул Бурдо, – но он отказался.
– Вы не могли бы оставить нас наедине, Уин? – попросила девушка. – Я хотела бы…
– Доктор сказал, что мне нельзя…
– Уин, пожалуйста… – Она умоляюще взглянула на негра.
Бурдо замялся.
– Ну хорошо… поскольку это ты…
– Спасибо, Уин.
– Двадцать минут. Я буду тут, в коридоре, сразу за дверью, если понадобится, позовете меня.
– Спасибо, Уин. – Дженни снова перевела взгляд на Дейсейна.
Бурдо вышел из комнаты и тихо закрыл дверь за собой.
– Джен, я, – начал Дейсейн, однако девушка перебила его:
– Молчи! Тебе не нужно терять силы. Дядя Ларри сказал…
– Я не собираюсь есть здесь, – заявил Дейсейн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92