И только че
рез полчаса, когда запыхавшийся посыльный позвал Наумова к телефону и по
лковник Дзюба сдавленным от волнения голосом сообщил, что Остряков, Коро
бков и часть сопровождающих их офицеров убиты, мы поняли, что бомбили эти
самолеты. Вначале никто не хотел верить этому, вернее, никто не мог предст
авить себе мертвым Николая Алексеевича, которого мы видели час тому наза
д, как всегда, энергичного, улыбающегося, жизнерадостного, и в глубине душ
и каждый, в том числе и я, надеялись, что, может быть, в этом сообщении какая-
то ошибка. И только, увидев своими глазами нашего командующего мертвым, м
ы поняли всю тяжесть и непоправимость потери.
Через день мы хоронили Острякова, Коробкова и всех погибших при этом нал
ете. Мне трудно передать все переживания и мысли, владевшие мной тогда, но
щемящее чувство тоски, горя, какого-то не личного, а общего горя осталось
и сейчас. Серые нависшие тучи казалось задевали за крыши, и апрельский пр
онизывающий ветер усиливал это состояние. Провожать на кладбище вышли в
се, кто мог; я не представлял, как много людей живет еще в развалинах Севас
тополя.
Траурный митинг, короткий и скорбный. Слезы была у самых мужественных лю
дей. Изредка стреляла немецкая артиллерия, но снаряды шуршали где-то выс
око над головой.
Когда опускали гроб, стало как-то особенно тихо, замолкли даже немецкие о
рудия и вдруг орудийные залпы всей береговой и корабельной артиллерии з
аставили задрожать землю. Это был последний салют командующему авиацие
й флота, боевому летчику. Салют не холостыми снарядами, а боевой салют, бое
выми снарядами по противнику.
В сообщении Совинформбюро «250 дней героической обороны Севастополя», в ч
астности, говорилось: «Слава о главных организаторах героической оборо
ны Севастополя… войдет в историю Отечественной войны против немецко-фа
шистских мерзавцев как одна из самых блестящих страниц». В числе главных
руководителей обороны названы и имена генералов Острякова и Ермаченко
ва.
Много лет прошло с той памятной, жестокой и огненной поры.
В каждый свой приезд в Севастополь я прихожу к тому месту, где погиб Остря
ков.
Сейчас здесь посадили цветы. А я вспоминаю небо в всполохах пожарищ, рев б
омбардировщиков и спокойные, улыбающиеся глаза командующего.
…В самый нелегкий, смертельно трудный период обороны Севастополя коман
дование ВВС Черноморского флота принял генерал-майор авиации Василий В
асильевич Ермаченков. С ним мы начинали под Перекопом, с ним вступили в по
следнее сражение за город славы.

Наш «личный друг» Эрих фон М
анштейн

Собственно говоря, я Ц не имел тогда права на это.
Задание не допускало никакого самовольства. Оно было сформулировано то
чно и определенно: «Разведать дорогу на Ялту. Добытые вами сведения буду
т иметь чрезвычайное значение для оценки командованием общей обстанов
ки. Поэтому в бой вступать категорически воспрещается. От возможных стыч
ек уклоняться. Закончив разведку, немедленно возвращаться на свой аэрод
ром».
Мы со Степаном Данилко вначале так и поступили. Уйдя в облака от показавш
ейся справа группы «мессеров», мы вышли на ялтинскую дорогу. Два раза поч
ти на бреющем прошли над ней.
Не верилось, что внизу Ц война. Курились в голубой дымке горы, акварельно
Ц весенняя зелень лесов плавно переходила в аквамарин моря. По дороге и
зредка пробегали машины. Пляжи, когда-то пестрые от разноцветных купаль
ников, Ц пустынны.
Сделали на картах пометки. Пора возвращаться и домой.
Но разве можно на войне учесть в приказе все обстоятельства, которые мог
ут возникнуть при выполнении боевого задания. И как тогда эти обстоятель
ства согласовать с приказом, когда логика событий подсказывает тебе-дей
ствуй!
Так случилось и на этот раз.
Солнце было у нас за спиной, и я вдруг отчетливо увидел на синеве моря белы
е буруны катера.
Он шел с большой скоростью. Насколько я знал, таких судов немцы здесь не им
ели. Значит Ц штабной!..
Что же делать?
Оглянулся. Посмотрел влево и вправо. Небо чистое. Вражеских самолетов не
видно.
Слышу в наушниках голос ведомого:
Ц Миша! Слева внизу катер! Что будем делать? Если бы я знал что делать? Ведь
в приказе ясно говорилось: «В бой ни при каких обстоятельствах не вступа
ть». И моему другу отлично это известно.
Узнает Василий Васильевич Ц влетит. Что делать? Еще минута, и на катере на
с заметят. А, была, не была!.
Ц Атакуем!
Ц Есть, атакуем! Ц радостным эхом сразу же отозвалось в наушниках.
Я перевел самолет в пике, поймал в прицел катер и нажал гашетки.
Белый настил катера окрасился кровью. Метнулись и рухнули на палубу темн
ые фигурки. Щепа брызнула обломками по волнам. Выходя из пике, обернулся: п
ушка и пулеметы ведомого били точно по цели.
Повторяем заход. Катер густо задымил. Кажется, это конец!
Снова ложимся на курс.
Если бы я знал тогда!..
Впрочем, предоставим слово командующему немецкими войсками в Крыму ген
ерал Ц фельдмаршалу Эриху фон Манштейну.
В 1955 году он издал в Бонне свои мемуары «Утерянные победы». Есть в них строк
и, непосредственно относящиеся к той памятной атаке: «…Я с целью ознаком
ления с местностью, Ц пишет фон Манштейн, Ц совершил поездку вдоль южно
го берега до Балаклавы на итальянском торпедном катере… Мне необходимо
было установить, в какой степени прибрежная дорога, по которой обеспечив
алось все снабжение корпуса, могла просматриваться с моря и прострелива
ться корректируемым огнем…
На обратном пути у самой Ялты произошло несчастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64